Виктор Топоров - О западной литературе

С Грином она познакомилась заочно. Будучи страстной поклонницей его прозы, Кэтрин через жену писателя, Вивьен Грин, обратилась к нему с просьбой стать ее крестным отцом при обращении в католичество. Грин не смог присутствовать на крещении, прислав вместо себя жену. А ту чрезвычайно поразил тот факт, что крестница ее мужа улетела из церкви на личном самолете. Рассказ Вивьен заинтриговал и самого писателя – и он пригласил Кэтрин погостить в семейном доме Гринов в Оксфорде, где и влюбился в нее с первого взгляда. Ему было сорок два года, ей – тридцать.

«Я люблю тебя дико, безумно и безнадежно», – признался Грин в одном из писем к Кэтрин. Их бурный многолетний роман постоянно подпитывался мыслями о неизбежной расплате: как-никак, будучи католиками, они творили не только прелюбодеяние, но и в конфессиональном смысле кровосмесительство (ведь Кэтрин была крестной дочерью писателя); смертный грех усиливал остроту сексуального наслаждения. Однажды Грин написал возлюбленной, что двойная супружеская измена его радует, потому что само осознание того факта, что душа его пребывает в смертельной опасности, настраивает грешника на религиозный лад. Ему кажется, признался он далее, будто он завел интрижку с одной из героинь собственной прозы.

Весьма примечательным было в этой любовной истории и поведение обоих обманутых супругов. Примечательным хотя бы потому, что никто даже не брал на себя труда их обманывать. Вивьен Грин (подобно своей советской современнице Конкордии Дробанцевой, жене Льва Ландау) готовила Грэму с Кэтрин ужин и перестилала постель, после чего удалялась на свою половину дома. В 1948 году чета Гринов формально разошлась, однако писатель так и не дал жене развода: отчасти как примерный, хотя и «трудный» католик, отчасти из страха перед тем, что, разведясь, он не удержится от какого-нибудь нового брака.

Еще удивительнее вел себя лорд Уолстон. Не раз радушно принимая писателя у себя дома, он вместе с тем без возражений отпустил Кэтрин с Грэмом в суррогатное свадебное путешествие по Европе и безмятежно переписывался с женой, которая, например, сообщала ему с Капри о том, что Грин после бурной ночи неизменно усаживается за работу, тогда как она сама коротает время, раздумывая над рецептами новых коктейлей.

Именно об этой совместной поездке двух набожных католиков возник слух, будто они не упустили возможности согрешить за алтарем ни в одной из бесчисленных итальянских церквей.

«Гадость какая! – возмущалась Белинда Стрэйт, сестра Кэтрин Уолстон. – Докладывает ему [мужу] каждый раз обо всем! Не хватает приписки: „Только тебя нам и не хватает!“».

Впрочем, «Конец одного романа» Белинде в целом понравился, в отличие от ее племянниц и племянников, которые были возмущены прежде всего тем, как изображен писателем их отец.

В последующие десятилетия младшие Уолстоны разразились целой серией презрительно-насмешливых воспоминаний о связи матери с человеком, от которого их в детстве прятали, потому что он якобы терпеть не мог детей, и который обладал вдобавок множеством комических привычек: например (как один из персонажей прозы его соперника Сомерсета Моэма), требовал, чтобы свежие газеты подавали ему нераспечатанными или, в крайнем случае, проглаживали их после «предшественника» горячим утюгом.

Воспоминания Белинды имеют более предметный характер. Она повествует, что ее сестра находилась в полной сексуальной зависимости от Грина (о чем свидетельствует и предельно «постельный» тон любовной переписки), рассказывает о том, как писатель водил их обеих «на экскурсию» в бордель, а у себя дома показывал альбомы с порнографическими открытками; наконец, по ее словам, Грин специально для Кэтрин написал непристойный рассказ под названием «Издано ограниченным тиражом». После чего – еще прямо на Капри – принялся сочинять роман о том, как Кэтрин бросит его, заключив сделку с Богом.

Замысел (а впоследствии и роман) оказался в известном роде пророческим. Расставшись с Грином (вернее, прервав интимную близость с ним – дружить они так и не перестали), Кэтрин впала в своего рода религиозное помешательство, осложненное алкоголизмом. Или, если угодно, стала алкоголичкой на религиозной почве.

Ее собутыльниками были иезуиты и доминиканцы, которым Кэтрин предоставила стол и кров и с которыми ночами напролет вела пьяные религиозные диспуты.

Сэр Гарри оставался с нею до самого конца, а когда она умерла (в 1970 году), написал прочувствованное письмо Грэму Грину, призывая бывшего возлюбленного новопреставленной жены не испытывать угрызений совести, потому что «Вы дали Кэтрин нечто такое, чего не смог ей дать никто другой, – Вы привили ей любовь к чтению». Странноватый, конечно, эпилог для одного из «романов века», но во всей своей двусмысленности, чтобы не сказать непристойности, весьма характерный для Грина – человека, католика и писателя.

Возможность сопоставить эту – фактическую – историю с тою, что поведана в «Конце одного романа», мы предоставляем читателю. От себя же отметим лишь одно немаловажное обстоятельство: любовь небесная как эрзац любви земной или же любовь земная как эрзац любви небесной – так, на подчеркнуто автобиографическом материале, ставит вопрос Грин. Начиная с «Конца одного романа» он не то чтобы смягчается, но переключает эмоциональный регистр. На смену былым религиозным сомнениям, граничащим с богоборчеством, приходят поиски самопальных доказательств бытия Божьего; правда, доказательства, мягко говоря, еретические: здесь, как и в романе «Ценой потери», бытие Божье доказывается от противного.

В сентябре 1958 года Грином овладела мысль написать роман о человеке «со стороны», прибывающем в управляемый католическими священниками-миссионерами колониальный лепрозорий. Обратившись за помощью к своей бельгийской приятельнице, баронессе Ламберт, писатель получил возможность провести несколько недель в самом сердце экваториальной Африки. Поездка, по впечатлениям от которой и был написан роман «Ценой потери» (1960), прошла в феврале – марте 1959 года.

Главный герой романа, всемирно известный зодчий, специализирующийся на церковной архитектуре, в канун собственного шестидесятилетия (будучи ровесником самого Грина!) уходит от мира – только не в монастырь, а в затерянный в черной Африке лепрозорий. Куэрри и сам чувствует себя в некотором роде прокаженным, рассматривая свою ситуацию как burnt - out case («безнадежный случай» – таково и заглавие романа, условно переведенное на русский как «Ценой потери»). Так называется последняя (но не смертельная) стадия проказы, на которой у больного отмирают определенные части тела (и части частей), но зато он перестает испытывать физические муки. Ценой потери пальцев рук и ног, носа и ушей каждый burnt - out case избавляется от невыносимых болей. В случае с архитектором Куэрри речь идет, разумеется, о страданиях душевных. Тем не менее он чувствует себя точно таким же калекой, как здешние прокаженные.