Алексей Коровашко - Олег Куваев [повесть о нерегламентированном человеке] [litres]

Только Робыкин будет в нём своим. Котя – самое подходящее имя для героя нашего времени.

Распространено мнение, что название «Территория», на котором Куваев остановился, перебрав множество других вариантов, представляет собой оммаж, или, говоря проще, символическую отсылку к производственным романам Артура Хейли. Мнение это основывается на признании самого Куваева, сделанном им в переписке с Людмилой Стебаковой, главным редактором Магаданского книжного издательства: «Роман печатается в журнале „Наш современник“, № 4. Называется он „Территория“, по аналогии, что ли, с романом „Аэропорт“. Романом в журнале очень довольны, предсказывают ему будущее. Но это время покажет».

Не нужно думать, однако, что личные признания писателя – неопровержимый аргумент, гарантирующий обретение истины в последней инстанции. Даже в юриспруденции признание обвиняемого не рассматривается в качестве «царицы доказательств». Можно, предположим, сколько угодно ссылаться на многочисленные высказывания Максима Горького, пытавшегося внушить читателям представление о всецело негативном характере образа Луки, но любой, кто имел желание ознакомиться с текстом пьесы «На дне» самостоятельно, без обращения к соответствующей критической литературе и консультациям учителя средней школы, прекрасно понимает: Лука не столько бродячий торговец утешительным опиумом сладкой лжи, который должен быть как можно скорее изгнан из костылёвской ночлежки, сколько alter ego автора, персонаж в большей степени положительный, чем отрицательный.

В приведённых выше словах Куваева сопоставление названия «Территории» с названием романа Артура Хейли «Аэропорт» выглядит, честно говоря, как с трудом подысканная аналогия, причём очень и очень приблизительная (оговорка «что ли» о том красноречиво свидетельствует). Очевидно, писатель и сам не мог внятно сформулировать, чем так хорошо заглавие «Территория». А так как лучший способ определить нечто неизвестное – это сопоставление с более известным явлением, он и вспомнил популярный производственный роман Артура Хейли, который, если вдуматься, сближает с «Территорией» лишь жанровая принадлежность. Но и она, будем последовательны, отнюдь не является безусловной. Да, в романах Хейли подробно и со знанием дела описывается устройство и механизм работы той или иной корпорации, предприятия или сегмента экономики, и это, казалось бы, даёт основания сопоставлять жанр «Аэропорта» и «Территории». Однако к произведениям Хейли термин «производственный роман» приложим как ярлык, в равной степени относящийся и к форме, и к содержанию текста. К «Территории» же словосочетание «производственный роман» можно прикрепить только как легко отклеиваемую этикетку, облегчающую прохождение советских цензурных препон (раз «производственный», значит, о рабочем классе – можно безбоязненно печатать), но не раскрывающую ни специфику художественного построения книги, ни её смысловые особенности. Романы Хейли, даже если слепить из них один громадный текст, начисто лишены того качества, которое характеризует творческое мышление Куваева: неустанный поиск конечных ответов на фундаментальные вопросы человеческого бытия. Излишне напоминать, что «Территория» – это не рассказ о том, как функционирует геологическая разведка на севере России, не беллетризованное описание корпоративной этики Дальстроя, а по-настоящему оригинальное повествование об обретении человеком собственной сущности в экстремальных условиях. Мы гораздо ближе подойдём к истине, если назовём «Территорию» экзистенциальным романом в авантюрно-приключенческой оправе. Никакого производственного «хейлианства» в ней нет и в помине.

Если уж говорить о каких-то реальных перекличках, связывающих заглавие куваевской «Территории» с другими текстами зарубежной художественной литературы, то нельзя не вспомнить роман Джеймса Фенимора Купера «Шпион, или Повесть о нейтральной территории» (1821). Контрастирующее с куваевской лаконичностью многословие американского классика не должно нас смущать: оба произведения можно сравнить хотя бы на основании экзотического материала и напряжённого сюжета. И пусть в оригинале у Купера использовано слово ground , которое само по себе обозначает «землю», «почву», «грунт», «поверхность», передача его лексемой «территория» давно и прочно утвердилась в русской литературной традиции. Куда важнее то, что куваевская Территория, в отличие от куперовской, полностью лишена «нейтральности» – она заставляет всех, кто по ней перемещается, вести себя строго определённым образом.

По нашему мнению, одним из стимулов, побудивших Куваева назвать свой роман «Территория», было знакомство с повестью братьев Стругацких «Пикник на обочине». Этот культовый для советской фантастики текст преломился в книге Куваева на самых разных уровнях. Разумеется, тем или иным способом уравнивать названия «Территория» и «Пикник на обочине» – занятие абсурдное. Связующим звеном выступает в данном случае не автономно существующее заглавие, а ключевой для обоих текстов образ особого пространства: Территория у Куваева и Зона у Стругацких. И дело здесь не в синонимичности указанных слов, а в той совпадающей функции, которую Зона и Территория выполняют в художественных мирах интересующих нас произведений.

Но прежде чем перейти к её характеристике, уточним хронологию. Первая публикация «Территории», как известно, состоялась в 1974 году в журнале «Наш современник» (№№ 4–5). «Пикник на обочине» тоже увидел свет не в книжном издании, а в виде порционных поступлений читателям ленинградского журнала «Аврора», где был напечатан в 1972 году (№№ 7–10). Повесть братьев Стругацких Куваев прочёл в ходе работы над своим романом (уверенность в этом подкрепляется и наличием в сохранившейся библиотеке писателя номеров журнала «Аврора», и воспоминаниями Юрия Васильева, запомнившего, как его друг «вечерами напролет глотал братьев Стругацких, Брэдбери и Лема»).

Ошибочно полагать, будто Куваев, ознакомившись с «Пикником на обочине», принял решение встроить какие-то особенно понравившиеся куски повести в собственный текст или заняться плохо замаскированным цитированием полюбившихся отрывков. Отношения «Территории» к «Пикнику на обочине» сводятся, с одной стороны, к существованию в романе Куваева аллюзий на повесть Стругацких, а с другой – к реализации в обоих текстах общих сюжетных и образных схем, происхождение которых коренится не столько в плоскости литературных влияний и заимствований, сколько в сфере коллективного художественного бессознательного.