Дмитрий Быков - Советская литература: мифы и соблазны [litres]

Это чувство владеет так или иначе всеми людьми, которым выпало жить на историческом переломе. Конечно, есть счастливцы, которым этот жребий не выпал. Они так и проводят всю жизнь, полагая, что живут в обычном трехмерном мире. Но мы-то с вами несколько раз уже видели, как изнанка жизни чуть завернулась, и стало немножко видно что-то другое. Как пишет Иосиф Бродский, лучший ученик Ахматовой:

У нас тоже есть шанс посмотреть изнутри на понятие родины. Мы сегодня видим, до каких бездн падения может докатиться страна, которой нравится эта бездна, которая по-достоевски сладострастно в нее погружается, которая радостно расчесывает свои струпья, находя в этом даже какой-то момент эротического раскрепощения. И в эти времена наше величайшее утешение – Ахматова. Нам подменили жизнь; еще недавно мы не могли бы и представить себе нас нынешних – нас, которые опасаются сказать слово, у которых появилось больше страхов, больше самоограничений, больше глупости, какую мы лелеем, надеясь, что, может быть, нас за нее пощадят. Мы впервые в тех временах, когда деградация воспринимается как спасение, как надежда, как признак того, что нас не тронут. Это нормально. Более того, многие люди и в 1930-е годы так себя чувствовали, никто не верил в происходящее. И единственным, боюсь, противоядием от этого малодушия является ахматовское «могу».

Стихи о неизвестном солдате» настолько темны, что предполагают поистине необъятное количество трактовок, а между тем сколько-нибудь серьезных догадок, интертекстуальных связей даже не о смысле, смысл-то как раз совершенно очевиден, а о ходе авторской мысли выявлено очень мало. Очень немного работ, выводы которых были бы бесспорны.

В лекции об Ахматовой я уже говорил, что рассматривать «Стихи о неизвестном солдате» следует наравне и, безусловно, в одном круге с двумя текстами. Первый – ахматовская «Поэма без героя». Впервые эта параллель выявлена А. И. Котовичем [38] Котович А. И. «Стихи о неизвестном герое» О. Мандельштама и «Поэма без героя» А. Ахматовой: попытка сопоставления // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество: Крымский Ахматовский научный сборник. Вып. 7. Симферополь, 2009. С. 156–263. , который аргументированно доказал, что поэма Мандельштама и поэма Ахматовой корреспондируют не только на уровне жанров, но прежде всего на уровне названий. Это истории о расчеловечивании героя, о его диссоциации, о его исчезновении; или, как сказала Ахматова в «Прозе о поэме»:

Того же, кто упомянут в ее названии и кого так жадно искала сталинская охранка, в Поэме действительно нет, но многое основано на его отсутствии.

Другое сочинение – переделкинский цикл Пастернака, где мотивы праздника и счастья, Рождества, елки только маскируют страшный карнавал, который в них разворачивается. Даже ритм их трехтактовый чрезвычайно близок к убийственному трехстопному анапесту Мандельштама и ритмической структуре «Поэмы без героя».

«Стихи о неизвестном солдате» выдержаны в жанре наваждения. Откровение, явившееся Мандельштаму, – это картина всеобщего апокалипсиса, картина всеобщего безумия. И вот в одно из посещений Лидии Яковлевны Гинзбург я набрался храбрости и спросил, не кажется ли ей, что во второй половине 1930-х у Мандельштама были признаки безумия. Писал же Набоков, что безумие затемнило мандельштамовский «светоносный дар». Лидия Яковлевна ответила: Мандельштам был не более чем невротик. И действительно, невротизм Мандельштама не затемняет ясной картины, которую он видит, как с поразительной ясностью эту картину видим и мы. Смысл «Стихов о неизвестном солдате» предельно прозрачен: безумна сама действительность, безумно то, что происходит и не может быть остановлено.

Наваждение как художественный жанр находится в резком противоречии с предыдущей традицией, с тем, что автор писал раньше. Наваждение предполагает манеру, какая в графике нагляднее всего выражена у Леонида Пастернака, когда вместо четкого, ясного штриха мы видим хаос линий, которые лишь при большом отдалении от рисунка дают нам некую внятную картину. Вот это хаотическое нащупывание слова, бесконечное роение вариантов, появление и отбрасывание новых и старых черновых строф отличает и «Поэму без героя», и «Стихи о неизвестном солдате». Мандельштамовскую фразу из «Разговора о Данте» – «Любое слово является пучком, смысл из него торчит в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку» – цитируют почти все, кто пишет о «Стихах о неизвестном солдате». И действительно, каждое слово и каждая строчка в «Стихах о неизвестном солдате» – это пучок разнообразных значений, из которых каждый творит очень приблизительный и очень личный смысл.

Если третья из особенностей наваждения как жанра совершенно очевидна – речь всегда идет о событиях катастрофического порядка, то четвертая довольно необычна: откровение является только людям с трезвым и здравым умом. И тут становится понятно, почему три самых загадочных текста о русских исторических катастрофах написаны акмеистами: «Заблудившийся трамвай» – Гумилевым, «Поэма без героя» – Ахматовой и «Стихи о неизвестном солдате» – Мандельштамом.

Акмеизм – великое течение в русской поэзии, во многом недооцененное. Акмеисты вернули слову смысл, вес, ясность, а стихотворной строчке – звонкость, наполнение, полнозвучие гумилевское. Акмеисты всегда имели дело с простыми, – не в смысле элементарности, а в смысле цельности, – осязаемыми вещами. Не случайно Михаил Кузмин говорил о необходимости кларизма, прекрасной ясности. Вот эта цельность вещей, зримость, ощутимость деталей, которая всегда так поражала всех в подчеркнуто прозоизированных ранних стихах Ахматовой, эта удивительная вещность и плотность мира у Мандельштама (не зря первая книга должна была называться «Раковина», а называлась «Камень»), эта поразительная точность сюжета в балладах Гумилева – всё это отличает их так же, как набоковского Адама Фальтера из «Ultima Thulе» отличало предельное здравомыслие. Поэтому Фальтер смог получить откровение и выдержать его. Получили откровение и Гумилев с Ахматовой: Гумилев – о русской революции, которая явилась ему в образе трамвая, везущего поэта по разным эпохам, Ахматова – о грядущей мировой войне, увидев ее в событиях 1913 года.