Александра Баркова - Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

И, завершая наш разговор о Гавриле свет-Романыче, я вам, как ни странно, процитирую Чернышевского по учебнику. Когда Чернышевский (равно как и учебник) прав, то почему бы его и не процитировать. Он сравнивает трех поэтов. Первый – Гораций, который и написал в свое время оду «Памятник». Затем «Памятник» написал Ломоносов. Затем свой памятник написал Пушкин. Мы с вами, в отличие от Чернышевского, будем еще Высоцкого «Памятник» проходить. И пишет Чернышевский о Державине: «В своей поэзии что ценил он? Служение на пользу общую. То же думал и Пушкин. Любопытно в этом отношении сравнить, как они видоизменяют существенную мысль Горациевой оды “Памятник”, выставляя свои права на бессмертие. Гораций говорит: “…я считаю себя достойным славы за то, что хорошо писал стихи”. Державин заменяет это другим: “…я считаю себя достойным славы за то, что говорил правду и народу, и царям”. Пушкин: “…за то, что я благодетельно действовал на общество и защищал страдальцев”». Это действительно прекрасный пример того, насколько наша дорогая поэзия своим принципом считает учительность.

Что конкретно сказано у Державина?

Державин сказал несколько более, чем увидел в этом Чернышевский. На самом деле первое, что поставил себе в заслугу Державин, это «забавный русский слог», то есть реформа поэтического текста, которую он произвел. Согласитесь, что прекрасное здание классической поэзии эта бессовестная личность развалила к чертовой бабушке. Он смешал всё, что можно смешать, и сказал, что это хорошо. И действительно ведь оказалось хорошо. Так что дерзость Державина как художника им самим поставлена на первое место. « О добродетелях Фелицы возгласил » – он выделяет «Фелицу» как стихотворение, после которого стал знаменит и безобразия были замечены в обществе. « С открытою душой беседовал о Боге » – оду «Бог» я вас отправила читать в спокойной обстановке. « И истину царям с улыбкой говорил » – это касается и его поэтического творчества, это касается и его деятельности. И заметьте, что принцип «говорить истину с улыбкой» – очень-очень эффективный, когда ты нацелен на результат, когда тебе надо, чтобы тебя услышали. И это же мы сейчас увидим у Карамзина, которому, собственно, и переходим.

Итак. Николай свет-Михайлович Карамзин – это, по самому скромному подсчету, четыре разных явления в оте чественной культуре. Вот так. Реклама предлагает два в одном, а тут – четыре в одном.

Явление первое. Это – русский литературный язык. Сие явление вышло на свет божий в его книге «Письма русского путешественника». Об этой книге я скажу чуть позже. А сейчас о языке. Николай свет-Михайлович, молодой человек, двадцати с копейками лет – подходящий возраст для революционера (Черчиллю приписывается фраза: «Кто в восемнадцать лет не был революционером, у того нет сердца. Кто в сорок не стал консерватором – у того нет ума». К Карамзину приложимо на все сто процентов). Так вот, он в этом возрасте побывал во Франции времен Великой французской революции. Тихо-мирно побывал, не вывез в Россию якобинских идей. Он сделал нечто более революционное. Он стал писать по-русски французским синтаксисом. Русская фраза начинается со сказуемого: «пошел мужик в город». Если я вам скажу: «Пошел президент на заседание», – эта фраза вызовет у вас какое-то отторжение, какой-то диссонанс, потому что это отчетливо сказовый текст. «Пошел мужик в город» – нормально. «Налетел Змей Горыныч на Киев-град» – иначе сказать просто невозможно. «Змей Горыныч налетел на город Киев» – чё? не понял, переформулируйте. А почему у нас такие конструкции? Потому что Карамзин. Потому что Карамзин стал писать французским синтаксисом русские слова, и мы с той поры так и продолжаем делать. А русский синтаксис у нас остался исключительно в историзмах, которые бывают не только лексические (то есть названия всяких древних предметов), но и грамматические. Нужен колорит ля-рюс – пошло вперед сказуемое, начались песни по замышлению Бояна и ушло определение встать позади определяемого слова по синтаксису русскому исконному. А русский литературный язык – это французский синтаксис, слегка подправленный некоторыми отечественными формами. Это первая революция, учиненная Николаем свет-Михайловичем.

Явление второе. Вы от меня ждете разговора о «Бедной Лизе». О «Бедной Лизе» мы немножко с вами сегодня поговорим. А почему мы поговорим только немножко? Потому что о «Бедной Лизе» мы будем говорить, потом еще говорить, потом снова говорить, да и потом говорить в течение следующего семестра. Саму «Бедную Лизу» читать?! Ее можно проходить, ее нужно проходить, но читать как самоценную вещь ее просто смешно сейчас. Когда я готовила курс, я перечитывала «Бедную Лизу» в «Библиотеке Мошкова», где внизу обсуждение есть, и с интересом лицезрела реакцию современных девочек на сие произведение. Во-первых, оно сейчас отлично читается как дамский роман, написанный Снежаной Клубникиной и изданный в розовой обложке. Такой тоненький дамский романчик. Во-вторых, они там всерьез обсуждают, была ли Лиза беременна от Эраста, и единодушно приходят к выводу, что да, потому она и утопилась. Белинский, во многажды пропиаренных мной «Литературных мечтаниях», «Бедную Лизу» разругал вдребезги, сказав, что культурному человеку настолько слабый текст читать неприлично. Это правда. Текст написан слабо. Что есть, то есть. Но, простите, он был первый. У нас с вами нет ни одного прозаика, которого можно было бы хоть как-то читать до Карамзина. Как написал, так и спасибо. Но самое главное, что я вам опять же выдаю в качестве анонса второй половины курса: мы с вами замучаемся считать, и я не знаю, хватит ли нам пальцев на двух руках, чтобы сосчитать все произведения золотого века русской литературы, которые прямо или косвенно являются фанфиками по «Бедной Лизе». Фанфик – это в реалиях современной культуры произведение, написанное восторженными или возмущенными поклонниками. Я, конечно, ёрничаю, называя золотую нашу классику фанфиками, потому что фанфик ничего не прибавляет к исходному тексту, в отличие от произведений по мотивам. Но сколько же их будет! Спорить с «Бедной Лизой», писать, что Карамзин был неправ, и писать это не в статьях, а создавая свое художественное произведение, и находиться под влиянием Карамзина… Нам с первой до последней лекции следующего полугодия их считать, мы устанем загибать пальцы.

И хотя на сегодняшний день «Бедная Лиза» читается как произведение Снежаны Клубникиной, но для своего времени это было мощнейшее явление, потому и вызвало такой резонанс на сто с лишним лет вперед (самое последнее – так вообще в наше время, у Акунина герой Эраст и есть роман «Бедная Лиза»). А как вы и без меня знаете, «Бедная Лиза» есть произведение сентиментализма. А сентиментализм – это направление, где герой ценен своим внутренним миром, своими переживаниями, своими эмоциями. И поэтому ценность личности, которая у нас проскакивала задолго до сентиментализма, здесь будет наконец легализована. Итак, «Бедная Лиза» и ее последствия в литературе – это вторая революция, Карамзиным учиненная. Сам текст сегодня тоже поразбираем.