Роман Красильников - Танатологические мотивы в художественной литературе [Введение в литературоведческую танатологию]

«Идеальной» реакцией на произведение становится «слезная». «Слезный феномен» во второй половине XVIII – первой половине XIX вв. заслуживает отдельного историко-культурного исследования. По всей видимости, это был радикальный ответ на систему ценностей традиционного общества, регламентирующего даже проявления чувств. Значительную роль в процессе открытия эмоций сыграла апология свободы личности, в том числе писательской и читательской. Данная апология соответствовала более масштабной перестройке западного общества – нивелированию сословий и стратификации социума на новых основаниях, что влияло и на трансформацию культуры.

Трагический / драматический модус художественности служил в сентиментализме и романтизме одним из инструментов привлечения внимания к актуальным общественным проблемам. В сентименталистском «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Радищева показано множество трагических ситуаций, в том числе танатологических (главы «Спасская полесть», «Чудово», «Зайцево», «Яжелбицы» и др.). Так, в главе «Спасская полесть» попутчик повествователя рассказывает о смерти своей жены:

– Почто распространяться мне в повествовании? Жена моя на третий день после родов своих умерла. Видя ее страдание, можете поверить, что я ее не оставлял ни на минуту. Дело мое и осуждение в горести позабыл совершенно. За день до кончины моей любезной недозрелый плод нашея горячности также умер. Болезнь матери его занимала меня совсем, и потеря сия была для меня тогда невелика. Вообрази, – говорил повествователь мой, взяв обеими руками себя за волосы, – вообрази мое положение, когда я видел, что возлюбленная моя со мною расставалася навсегда. – Навсегда! – вскричал он диким голосом. – Но зачем я бегу? Пускай меня посадят в темницу; я уже нечувствителен; пускай меня мучат, пускай лишают жизни. – О варвары, тигры, змеи лютые, грызите сие сердце, пускайте в него томный ваш яд. – Извините мое исступление, я думаю, что я лишусь скоро ума. Сколь скоро воображу ту минуту, когда любезная моя со мною расставалася, то я все позабываю и свет в глазах меркнет [Радищев 1981: 56–57].

В данном отрывке переплетаются два модуса: сентиментальный и трагический / драматический. Признак первого из них, ведущего в этом тексте, – повышенное внимание к демонстрации чувствительности, выраженное в специфической риторике, «избыточной» для пере дачи повседневной речи, насыщенной выразительными средствами: риторическими вопросами, восклицаниями и обращениями, метафорами и эпитетами и пр. Примета второго – неразрешимый конфликт между обстоятельствами и персонажем, результатом которого является гибель близкого человека, эмпатическая реакция на эту гибель.

Сентиментальный способ репрезентации трагического конфликта – не просто определенный дискурс, популярный на рубеже XVIII–XIX вв., но и, парадоксальным образом, вариант психологической защиты от Танатоса. «Избыточная» вербализация страданий снижает степень трагического напряжения в тексте, степень сострадания, что стало очевидным для последующих эстетических программ (реалистической, модернистской). Однако в тот период перед сентименталистами стояла задача освобождения чувств, для чего требовалась артикуляция конкретных образцов (подобную цель преследовал классицизм, визуализировавший идеи рационализма через правило трех единств).

В самом определении романтического модуса, данного нами ранее, – умонастроение, проникнутое верой человека в собственные безграничные возможности, радостным предчувствием осуществления самых высоких, сокровенных желаний и намерений, – заложена возможность его сочетания с трагическим / драматическим. Утверждение самоценности личности вступает в противоречие с историческими и социальными обстоятельствами, с интересами других людей и может привести к неразрешимому конфликту, единственным выходом из которого становится смерть персонажа.

Подобная ситуация наблюдается во многих поэмах эпохи романтизма. В «Кавказском пленнике» А. Пушкина черкешенка, освободив русского пленного, заканчивает жизнь самоубийством вследствие безответной любви. В одноименном произведении М. Лермонтова трагическое / драматическое начало усиливается: погибают и русский пленный, и влюбленная в него девушка. Причем во втором тексте меняется мотивировка танатологических актов: отец черкешенки, убив врага, невольно становится виновным в самоубийстве своей дочери.

Отличается и способ повествования о смерти. У А. Пушкина мы вместе с главным персонажем лишь догадываемся о суицидальном поступке девушки:

Неопределенность факта самоубийства девушки, «нефокусированность» взгляда бывшего пленного и нашего взгляда на этом факте представляет танатологический мотив лишь венцом цепочки трагических / драматических событий. Главный персонаж осматривает «прощальным взором» аул за рекой и, не вдаваясь в подробности своих переживаний, возвращается в расположение русских войск.

М. Лермонтов, напротив, выводит на первый план трагизм / драматизм последних минут жизни своих героев. Довольно подробно описывается умирание русского пленного:

Узнаем мы и о деталях предсуицидальных переживаний черкешенки:

В целом для романтизма характерно усиление психологического компонента при создании трагического / драматического модуса художественности. Конфликт все чаще сосредоточивается в сфере эмоций и страстей персонажей: черкешенка любит, но нелюбима, пленный русский любим, но не любит и пр. Осложняют трагическое / драматическое и типично романтические элементы: суицид по причине безответной любви (смерти любимого), образ лишнего человека, утратившего ост роту чувств среди светского общества, противопоставление искусственности этого общества природной обстановке и естественному человеку, контраст между «своей», привычной, и «чужой», экзотической (или исторически удаленной), культурой, неприятие личной и национальной несвободы («Мцыри» М. Лермонтова, «Вересковый мед» Р. Стивенсона). В этом контексте несколько меняется и репрезентация танатологических мотивов: активно используется повествование о них «изнутри»; совмещаются трагическое / драматическое, героическое, сентименталистское, романтическое, элегическое и пр.; становится популярной провиденциальная лирика, где трагически переживается будущая собственная гибель лирического героя («Сон» М. Лермонтова).