Николай Жаринов - Исповедь литературоведа. Как понимать книги от Достоевского до Кинга

С каждой из этих отдельных случайностей были свои ассоциации. Смешавшись вместе в единый момент, они стали сигналом к тому, чтобы произнести то, о чём можешь потом жалеть. Тогда в едином порыве вдохновения, поняв что хочу, чтобы мы сидели вот так же и через десять, и через двадцать лет, я произнёс простое слово люблю, только не получил ответа.

А день продолжился в том же ритме: приятный вечер и восхитительная, пьяная вином и страстью ночь. Сомнение выбралось только следующим днём. И я ломал себе голову, думая, правильно ли сделал, почему вот так поддался порыву? Быстрые чувства часто пугают, за ними многие видят фальшивку.

Вот и я задавал себе вопрос: насколько реально было то, что произошло? Может, всё это просто гормоны? Химия и цепочка случайных совпадений, которым я придаю слишком большое значение? Может быть, оно так и было. Ведь признавался в любви и до этого. Было только одно «но»: ни разу не совпадало столько случайных событий. А может, я их просто не видел?

А тут был сразу и сигаретный дым, напомнивший мне о море и скалах, и песня любимая от Нины Симон, которая всегда для меня была предвестием счастья, и лёгкий летний ветер, тёплый, мягкий, нежные прикосновения которого к лицу люблю с самого детства, и свет, растворённый в сигаретном дыму, почти осязаемый, как на полотнах любимого Рембрандта. Если и обычное совпадение это было – то одно на миллион. И родившееся чувство нужно было не давить, а дать ему выход. Просто отсечь всё лишнее. И отсёк, и до сих пор не жалею об этом. Даже в самые сложные времена, а близкие люди иногда тоже бывают невыносимы, каждый раз вспоминаю тот момент, и сразу в разы становится легче.

Но в романе Кундеры прекрасно не только описание чувства и его рождения. В нём ещё разбирается и красота языка. Эмоции ведь наши выражаются словами. Необходимо точно знать их значение, чтобы лучше понять самого себя.

Без этого знания познать искусство слова невозможно. Тонкая штука – психология языка. А Милан Кундера мастерски описывает её суть.

«Все языки, восходящие к латыни, образуют слово «сострадание» с помощью приставки «co-» (com-) и корня, который изначально означал «страдание» (поздняя латынь: passio).

На другие языки – например, на чешский, польский, немецкий, шведский – это слово переводится существительным, состоящим из приставки того же значения, сопровождаемой словом «чувство» (по-чешски: soucit; по-польски: wspolczucie; по-немецки: Mitgefuhl; по-шведски: medkansla).

В языках, восходящих к латыни, слово «сострадание» (compassion) означает: мы не можем с холодным сердцем смотреть на страдания другого; или: мы соболезнуем тому, кто страдает. От другого слова, имеющего приблизительно то же значение (от французского pitie, от английского pity, от итальянского pieta и так далее), исходит даже некая снисходительность по отношению к тому, кто страдает. Avoir de la pitie pour une femme означает, что нам лучше, чем женщине, что мы с жалостью склоняемся над ней, снисходим до нее.

Вот причина, по которой слово «сострадание» вызывает определенное недоверие; кажется, что оно выражает какое-то худшее, второразрядное чувство, имеющее мало общего с любовью. Любить кого-то из сострадания – значит не любить его по-настоящему.

В языках, образующих слово «сочувствие» не от корня «страдание» (passio), а от корня «чувство», это слово употребляется приблизительно в том же смысле, но сказать, что оно выражает какое-то худшее, второразрядное чувство, было бы нельзя. Тайная сила этимологии этого слова озаряет его иным светом и придает ему более широкий смысл: сочувствовать (или же иметь сочувствие) значит не только уметь жить несчастьем другого, но и разделять с ним любое иное чувство: радость, тревогу, счастье, боль. Такого рода «сочувствие» (в смысле soucit, wspolczucie, Mitgefuhl, medkansla) означает, стало быть, максимальную способность эмоционального воображения, искусство эмоциональной телепатии. В иерархии чувств это чувство самое высокое.

Когда Тереза рассказывала Томашу о своем сне, в котором вонзала себе под ногти иголки, она тем самым призналась в том, что украдкой просматривала его ящики. Сделай это какая-нибудь другая женщина, он бы в жизни уже с нею не разговаривал. Тереза это знала и потому сказала ему: «Выгони меня!» Но он не только не выгнал ее, но схватил ее за руку и стал целовать кончики пальцев, ибо в ту минуту сам почувствовал боль под ее ногтями, словно нервы ее пальцев врастали прямо в кору его мозга.

Любой, кто не наделен дьявольским даром, называемым «сочувствие», способен лишь холодно осудить Терезу за ее поступок, ибо личная жизнь другого человека – священна, и ящики с его интимными письмами открывать не положено. Но поскольку сочувствие стало уделом Томаша (или проклятием), ему представилось, что это он сам стоял на коленях перед открытым ящиком письменного стола и не мог оторвать взгляда от фраз, написанных Сабиной. Он понимал Терезу и не только не в состоянии был сердиться на нее, но любил ее еще больше».

(Милан Кундера, «Невыносимая лёгкость бытия»)

Мне как человеку с филологическим образованием подобные рассуждения автора особенно близки. Когда изучаешь другие языки, начинаешь думать иначе, учишься смотреть на всё и с другой стороны. Найти в океане слов, то самое, нужное, понять его ритмику, логику и строй. Это и есть настоящее знание, то, что и называется – владеть языком.

Я много раз советовал этот роман. Пишу про него и сейчас. Как можно иначе? И часто сталкивался с тем, что люди это произведение в упор не понимали.

Говорили, что там нет примеров для подражания, что много русофобии, да и вообще надежды нет. А у меня возникает ощущение, что мы как будто разные тексты читали.

Начнём с русофобии – это чаще всего читателей из России волнует. И да, я не либерал, не оппозиционер, мне вообще плевать на власть. Зная изнутри, как строится вся современная политика, могу сказать только, что настоящего там никогда ничего нет. Одни амбиции и жажда власти.

Человеку с чувством морального долга никогда на политический Олимп не взойти. Он должен не быть, а только казаться, ведь в общественном образе самое главное – его пластичность.

Родина Кундеры была оккупирована советскими войсками. И можно тысячу раз говорить о том, что это был вынужденный геополитический шаг, но как это объяснить тем, кто пострадал, тем, кто утратил свою страну и вынужден был жить в эмиграции или потерять всё?

Тут нет русофобии, приехали бы танки из другой страны, речь шла бы про них. А тут другое, тут живые эмоции человека, который потерял родину по причинам, мало зависящим от него. Он просто поступал честно перед самим собой.

До этого я приводил большой кусок из романа про слово «сочувствие» . Мне кажется, что именно этого сейчас не хватает в современной России. Вся история нашей страны в XX и XXI веке – это одни сплошные тяжёлые времена. И тяжесть эта такова, что возникает ощущение, что только народы, живущие на территории этой огромной империи, имеют право, абсолютную монополию на страдания. Это видно даже по шуткам.