Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

У Набокова: «сутенором», как если бы он соединил «сутенера» с «тенором».

Было: «весельчаков».

Вместо «наважденье лубочной жизни» было: «шутовские притязания вашего мира».

Вместо вписанного вверху страницы «максимально горькой» (с очевидным намеком на Максима Горького, известного своими сюжетами о низах общества) были эпитеты: «другой», «страшной».

Зачеркнуто другое начало предложения: «Проституточка моя <���…>»

Было: «мелкие немецкие».

Зачеркнут вариант: «тянувших».

Было: «устами цветными».

Было: «холодный сок людей безд.<���ушных?>»

Было: «За трупом оставляя труп».

Затем следовало вычеркнутое: «фруктовых лавок мимо».

Цитата из концовки стихотворения Ахматовой «На шее мелких четок ряд…» (1913): «А бледный рот слегка разжат, / Неровно трудное дыханье, / И на груди моей дрожат / Цветы небывшего свиданья».

Вычеркнутый вариант последней строки: «где следа, дева, королева…» К этим строкам на полях рукописи Набоков сделал две приписки: «Тут стихи постепенно переходят в прозу. Ф.<���едор> К.<���онстантинович> возвращается домой», и (против стихов) «в строчку» (т. е. записать стихи в строчку – прием, не раз использованный в «Даре»). Рифмы и тематика стихотворения напоминают строки из четвертой части цикла Ходасевича «У моря» (сб. «Европейская ночь», 1927), к которым они, вероятно, и обращены. Ср.: «Опрокинул столик железный, / Опрокинул пиво свое. / Бесполезное – бесполезно: / Продолжается бытие» (у Набокова «полезные» завсегдатаи). «Рюмочки губ» (по отмеченному у Даля значению: «рюмкою» – «воронкою», «раструбом») указывают на стихотворение О. Мандельштама «Ламарк» (1932), ср.: «Мы прошли разряды насекомых / С наливными рюмочками глаз». После публикации в «Новом мире» «Ламарк» обсуждался в эмиграции и, по-видимому, своим содержанием запомнился энтомологу Набокову. Н. Оцуп писал о нем: «Глубочайшая тема мандельштамовской лирики слышится мне в одном из последних его стихотворений „Ламарк“ <���…>», из которого он привел несколько строф, в том числе с этими строками ( Оцуп Н. О поэзии и поэтах в СССР // Числа (Париж). 1933. № 7–8. С. 239). Любопытно, что именно в 1941 г., когда Набоков работал над продолжением «Дара», в письме к Дж. Лохлину (от 10 февраля) относительно состава переводов русских поэтов для сборника «New Directions in Prose and Poetry», в котором он участвовал с переводами Ходасевича, Набоков упомянул «несколько стихотворений Мандельштама» для возможного перевода ( Nabokov V. Selected Letters. P. 37). Кроме того, рекламы и уборные отсылают к собственному стихотворению Набокова «Поэты» (1939), напечатанному под псевдонимом Василий Шишков и также обращенному к Ходасевичу: «детей малолетних, играющих в прятки вокруг и внутри уборной…»; «рыданья рекламы на том берегу» (подробнее см. в наст. изд. «Продолжение следует. Неизвестные стихи Набокова под маркой „Василiй Шишковъ“»). В рецензии на сборник «Литературный смотр» (1940) Набоков, уничижительно отзываясь о «Распаде атома» Иванова, отметил в нем как раз «банальные описания писсуаров». Примечательно, что парижские уличные писсуары нередко появляются после этого у самого Набокова в сочинениях, имеющих отношение к предвоенному Парижу. Кроме «Поэтов», эта деталь также возникает в «Парижской поэме» (1943): «писсуары / за щитами своими журчат», и в «Воззвании о помощи» (1940): «…в парижской комнате с видом на милое мутное небо, на бедную роскошь каштана, на черную веспазьянку [т. е. кабину писсуара – по имени императора Веспасиана, впервые введшего их в обиход в Древнем Риме], оклеенную сине-красным сензано…» (См. в наст. изд.: Владимир Набоков. Воззвание о помощи).

Важно, что эта «рябь на поверхности» соотнесена со словами дочери из окончания «Русалки»: «Дай руку. Подойдем поближе. Видишь, / Играет рябь, нагнись, смотри на дно», а эти слова, в свою очередь, отсылают к главе пятой «Дара»: «Дай руку, дорогой читатель, и войдем со мной в лес. Смотри: сначала – сквозистые места…» (370). Кроме того, сравнение отсылает к пятой главе романа, к тому месту, где Федор схожим образом обдумывает сочиняемые им стихи, как и здесь, соблазнившись «случайным сбродом образов»: «…и умер исполин яснополянский, и умер Пушкин молодой… – а так как это было ужасно, то побежала дальше рябь рифмы <���…>» (395; курсив мой).

Этот абзац остался недописанным: Набоков оставил место для его продолжения.

Ближе к середине страницы проведена отделительная черта, под которой записан вычеркнутый набросок описания соития из следующего далее эпизода (вычеркнутые слова отмечены в тексте): «До этого. Относится ко второму свиданию.

Не зная, что придумать, чтобы продлить это состояние, куда деть свое тяжелое он ладонью низко пригнул ее маленькую голову с серы[ми?] с рассеянными глазами из своих ноющих недр и врос в ее как бы неохотно раскрывающиеся мягкие уста, раскрывающиеся нарочно неохотно, но и это было не то, ибо слишком неудержимо начиналось брожение, а хотелось еще пожить и тогда и он перешел к другому другой теме и от предоставив ее рукам свое неуклюжее сиротство поцеловал ее в губы перенявшие и сзади у нее был желтоваты[й] синяк и слишком быстро опять подступило. Он вернулся к прошлому но [вытер?] он отвел ее го[лову], глядя в небо потолка и тихо почил его по воле [Очевидно, «почил по его воле», т. е. по воле неба. ] Я обожаю тебя, сказал он безнадежно, и повернув ее к себе, поцеловал ее в еще сладкие, еще горячие губы. Mais aussi tu [ami?] très gentil – снисходительно-дружески (и вероятно думает который час – но в этом-то все ее безнадежном отсутствии – вся сила смысл моего безнадежногоблаженства). Она захлопотала <���…>».

Текст от слов «ладно» до «горничиха» – рабочая запись на верхнем поле. Возможно, Набоков хотел подобрать к русскому слову «требовательней» подходящее французское слово и, чтобы не забыть об этом, написал его в латинской транскрипции.

Все, что пожелаешь… степенно ( фр. ).

Вот те на! ( фр. )

К этой рабочей записи приписка на полях: «Относится ко второму свиданию».

Далее в рукописи вычеркнуты следующие строки: «Наверстать потерянное в прошлом, обмануть будущее. Удесятерить ее образ, пока она здесь, живая».

Вычеркнуто: «Перекладывать и опять удалять».

Из неопубликованного при жизни Пушкина стихотворения «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…» (1832?): «Порывом пылких ласк и язвою лобзаний / Она торопит миг последних содроганий!» Это стихотворение написано александрийским стихом (шестистопный ямб с цезурой после третьей стопы). Неясно до конца, что имел в виду Набоков, говоря о пятистопной строке среди александрийских: пятистопных строк в этих стихах Пушкина нет. Вместо «александрийских» было: «шестистопных». Вычеркнуто другое начало предложения: «Кем это сказано? – „Торопит миг…“ – у него к жене <���…>». По-видимому, Набоков хотел отметить противопоставление у Пушкина блудницы («вакханки молодой») и жены («О, как милее ты, смиренница моя!»), о которой он говорит в конце: «И оживляешься потом все боле, боле – / И делишь наконец мой пламень поневоле!» К этому месту, возможно, должна была относиться не получившая в рукописи развитие тема близости с Зиной, набросанная в рабочей записи, предваряющей встречу с Ивонн: «Какая она изящная, жалкая, и что у нее один любовник за другим <���…>»; и тут же следом стыдливые слова Зины: «Ах, Боже мой, Феденька, не нужно, – говорила она тихо и с какой-то рассеянной (машинальной, увещевательной) [интонацией], как бы думая о чем-то другом, но тоже незначительном, – ну, право же».