Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Мы не можем сказать, когда именно Набоков сделал эти пометки – во время работы над текстом «Второго приложения» или уже после того; однако мы вправе теперь утверждать, что во время их написания Набоков намеревался поместить оба приложения в первый том , а не дополнить ими том второй, как пишет Долинин, соединивший два различных сюжета в один: несостоявшуюся публикацию «Дара» двумя книжками в «Петрополисе» и новый набоковский замысел дополненного романа [466]. Ни в одной из приведенных пометок, как и в переписке с Каганом, вторая часть «Дара», то есть продолжение романа, посвященное жизни Федора и Зины в Париже, не упоминается.

Бойд, а за ним и Долинин датируют «Второе приложение» лишь предположительно – весной 1939 года [467]. Однако главные темы этого блистательного сочинения – «комедия мимикрии», опровержение «пресловутой „борьбы за существование“» и опровержение дарвиновской идеи «естественного подбора» [468]особенно часто звучат уже после переезда Набокова в Америку. В письме к Алданову от 20 октября 1941 года Набоков сообщил, что пишет «работу по мимикрии (с яростным опровержением „natural selection“ и „struggle for life“) <���…>» [469]. В эссе «Мираж Лермонтова», опубликованном в «The Russian Review» в ноябре 1941 года, он также касается темы борьбы за существование: «It might be said that what Darwin called „struggle for existence“ is really a struggle for perfection, and in that respect Nature’s main and most admirable device is optical illusion» [470]. О своей «амбициозной работе, посвященной явлению мимикрии» Набоков упоминает и в письме к Э. Уилсону от 18 сентября 1941 года [471]. Уилсон посоветовал Набокову напечатать ее в «The Yale Review» – литературном , а не специальном научном журнале, однако она так и не была опубликована, и никаких следов ее отыскать не удалось. В этом письме к Уилсону Набоков приводит тот же двуязычный каламбур «„поваръ вашъ Илья на боку“ = „pauvres vaches, il y en à beaucoup“», русская половина которого появляется в «Ultima Thule», посланном в журнал Алданова в ответ на его письмо от 22 октября 1941 года, что согласуется со временем подготовки Набоковым рукописи этой главы «Solus Rex» для публикации в «Новом журнале» [472]. В письме к Уилсону от 20 декабря 1940 года Набоков использует латинское выражение ad usum Delphini, крайне редкое у него, в том же контексте (говоря об источниках сведений), что и во «Втором приложении» [473].

В письмах Набокова за 1939 год нам не удалось найти ни слова о работе, подобной «Второму приложению», или о каких-либо планах Набокова по расширению «Дара», хотя именно в апреле и июне этого года Набоков пишет много подробных писем к жене из Лондона (точнее, тридцать одно письмо ) с детальным описанием своих литературных и энтомологических занятий. Зато в письмах к жене, относящихся к осени 1942 года, он сообщает, как в колледже Атланты дважды «рассказывал о мимикрии»: «Кроме того я побывал в биологическом классе, рассказывал о мимикрии, а третьего дня поехал с профессоршей и группой очень черных, очень интенсивно жующих мятную резинку барышень в деревянном шарабане-автомобиле собирать насекомых миль за двадцать отсюда» (письмо от 11 октября) [474]. К этому времени его работа по мимикрии давно закончена, и он использует ее для своих выступлений: в письме Глэдис Мак-Кош к Набокову от 20 апреля 1942 года упоминается его английская лекция «Теория и практика мимикрии» [475]. Есть немало гомологичных мест во «Втором приложении» и в энтомологических статьях Набокова начала 40-х годов; Грейсон приводит тому несколько убедительных примеров [476], причем последняя научная статья Набокова о бабочках до этого времени была напечатана лишь в 1931 году. Нам остается только гадать, как были связаны между собой «Второе приложение» и неопубликованная и бесследно пропавшая [477]английская работа по мимикрии (исчезновение которой в высшей степени странно, учитывая ее важность для Набокова, намеревавшегося впоследствии написать целую книгу по мимикрии [478]), но бесспорно одно: они относились к одному и тому же периоду интенсивных занятий Набокова в области энтомологии.

Переговоры с Каганом об издании «Дара» в «Петрополисе» в конце 30-х годов не увенчались успехом. Они продолжились – вновь безрезультатно – в 1944 году в Америке, куда Каган переехал вслед за Набоковыми. В письме к нему от 6 декабря 1944 года Вера Набокова спрашивала: «Сообщите нам, пожалуйста, приступили ли Вы к выполнению намеченного плана касательно „Дара“. Разосланы ли уже объявления об открытии подписки? <���…> Нам кажется, что не следовало бы откладывать этот проект» [479]. Каган ответил письмом (на бланке International University Press, Inc. Publishers, New York), в котором с явной неохотой продолжил всё те же переговоры об издании романа в пяти главах, начатые шесть лет тому назад:

Госпоже

В. Е. Набоковой

Кембридж

Декабря 11-го 1944 года

Многоуважаемая Вера Евсеевна,

Я очень виноват перед Вами, что все время Вам не писал. Мы намерены приступить к рассылке проспектов в январе. Я был бы Вам признателен, если бы Владимир Владимирович составил бы проект такого проспекта и Вы прислали бы его мне.

Очень рад успеху «Гоголя». Если бы у Владимира Владимировича была бы другая книга[,] еще не прошедшая через «Новый Журнал» («Современные Записки»), то я предпочел бы ее издать вместо «Дара». Издание «живых» авторов вещь рискованная и я остановился бы на еще ненапечатанной вещи. Но если другой книги нет, то придется выпускать «Дар».

<���…> [480]

Но вернемся в Париж, в 1939 год, к последнему незавершенному роману Набокова «Solus Rex». Пока Набоков в Европе искал издателя для «Дара», он уже был увлечен работой над новым русским романом. В январе 1939 года в Париже он закончил свой первый английский роман «Истинная жизнь Севастьяна Найта» [481], а в июне этого года он пишет жене из Лондона о новом романе: «Безумно хочется заняться новой книгой»; и позднее: «И новую книгу пора начать» (письма от 3 и 10 июня) [482]. Судя по тому, что ни названия, ни темы этой новой книги Набоков не называет, его жене должно быть ясно, о чем идет речь, а значит, о замысле нового романа к июню 1939 года ей было известно. Еще раньше о новой работе Набокова упоминает Берберова в письме к Бунину (от 30 марта 1939 года): «Видаюсь с Сириным и его сыном (и женой). <���…> Живется им трудно и как-то отчаянно. Пишет он „роман призрака“ (так он мне сказал). Что-то будет!» [483]Последняя документально подтвержденная встреча Набоковых с Берберовой перед этой датой состоялась в середине февраля 1939 года, что следует из приводившегося письма Веры Набоковой к Берберовой от 14 февраля этого года с предложением встретиться в ближайшие дни: «Если Вам удобно в пятницу, напр., в Café „Les Fontaines“, что на St. Cloud, часа в 4 1/2, то не отвечайте, а просто приходите» [484]; однако их разговор о «романе призрака» мог происходить и в марте, поскольку в Париже они видались более или менее часто, что следует в том числе из последней сохранившейся записки Набокова к Берберовой от 11 сентября 1939 года (день, когда в Париже была проведена воздушная тревога): «Бываете ли вы в Париже? „Черкните“ словечко. Поговорим о словесности, несмотря на всю грусть и ужас» [485].