Нора Букс - Владимир Набоков. Русские романы

Минковский впервые предложил различать формы богатого и бедного аутизма. К первому ученый причисляет сознание, пребывающее в воображаемом мире, созданном по образцу сна или мечты. Бедный аутизм – это форма слабоумия, которая выражается в полной самоизоляции больного.

Такова кратко представленная научная картина описания аутизма к моменту создания Набоковым «Защиты Лужина». К 1928–1929 годам концепция этого заболевания как одного из определяющих симптомов шизофрении утвердилась в мировой психопатологии. Работы Блейлера были переведены на русский язык: в 1919 году в Одессе напечатана его книга «Аутистическое мышление», в 1920 году в Берлине вышел его основной труд под названием «Руководство по психиатрии», а в 1927 году – «Аффективность, внушаемость, паранойя», где в качестве приложения включено эссе об аутизме. Интерес к работам Блейлера был велик, они быстро вошли не только в научный, но и в культурный оборот.

В качестве иллюстрации того, что литература быстро усваивала научные медицинские открытия, приведу фрагмент из романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок», написанного на несколько лет позже «Лужина».

В главе «Рассказ бухгалтера Берлаги… о том, что случилось с ним в сумасшедшем доме» приводится рассказ одного из обитателей этого заведения, Михаила Александровича, выдающего себя за человека-собаку:

«Возьмите, например, меня… – тонкая игра. Человек-собака. Шизофренический бред, осложненный маниакально-депрессивным психозом, и притом, заметьте, Берлага, сумеречное состояние души. Вы думаете, мне это легко далось? Я работал над источниками. Вы читали книгу профессора Блейлера “Аутистическое мышление”?

– Нет, – ответил Берлага…

– Вы не читали Блейлера? – спросил Кай Юлий удивленно. – Позвольте, по каким же материалам вы готовились?

– Он, наверное, выписывал журнал «Ярбух фюр психоаналитик унд психопатологик», – высказал предположение неполноценный усач» [166] Ильф И., Петров Е. Собрание сочинений в пяти томах. М.: Худ. лит., 1961. Т. 2. C. 189. .

Журнал, названный усачом, – это «Ежегодник психоаналитических и психологических исследований» (Jahrbuch für psychoanatytiche und psychopathologische Forschung), который Блейлер издавал совместно с Фрейдом с 1909 по 1913 год [167] Э. Блейлер принял участие в первом психоаналитическом конгрессе в Зальцбурге (1908 г.), но стать членом Международного психоаналитического общества, которое возникло в 1910 году, отказался. .

Документальных свидетельств знакомства Набокова с трудами Блейлера и упомянутых выше немецких и французских психиатров нет. Однако трудно представить, что писатель, столь жестко критиковавший Фрейда, делал это без предварительного ознакомления с его сочинениями. А имя Блейлера было тесно связано с Фрейдом, напомню об издаваемом ими вместе журнале. Более того, Блейлер в двадцатых годах был не менее известен, чем Фрейд. Его труды, фактически открывшие внутреннюю жизнь душевнобольных, были на слуху у читающей публики, и Набоков, создавая свой первый роман о герое с психопатологическим сознанием, не мог к ним не обращаться. Доказательством служит собственный набоковский текст, писавшийся, когда шло горячее обсуждение работ о шизофрении и аутизме.

Роман воспроизводит блейлеровскую концепцию патологического одиночества.

Герой Набокова – шахматист, который живет в воображаемом мире шахмат. «Стройна, отчетлива и богата приключениями была подлинная жизнь, шахматная жизнь…»; Лужин «…внешнюю жизнь принимал как нечто неизбежное, но совершенно незанимательное»; «…мутна была вокруг него жизнь […] такая тишина вокруг […] и в ушах шум одиночества». Произведение отражает типичный для аутизма разрыв между внутренней эмоциональной и внешней реальной жизнью больного. Художественно это воплощено в воспроизведении двух несовпадающих миров: одного, созданного аутистическим сознанием Лужина и управляемого его аффективными потребностями (действительность сюда входит лишь в качестве отдельных случайно выхваченных фрагментов), и мира реального, в котором личность героя кажется непроницаемой, окаменелой. Жена видит его «слепым [168] Французский психиатр П. Жане относил к категории «интеллектуальных чувств» («sentiments intellectuels»), связываемых им с процессом познания и противопоставляемых понятиям аффективности, такие как «чувство новизны», «чувство странности» и «чувство слепоты». На это также обратил внимание Е. Блейлер в работе «Аффективность, внушение, паранойя» (1922, 1-е рус. издание – 1927). М.: Центр психологической культуры, 2001. С. 9. В русле данной научной традиции лежит одно из современных французских исследований об аутизме, которое называется «Ментальная слепота»: Simon Baron-Cohen. La cécité mentale, Paris, ed. Pug, 1998. и хмурым», неподвижным, отсутствующим, «человеком другого измерения».

Иначе говоря, в пределах единого художественного пространства романа сосуществуют две формы мышления, которые создают у читателя впечатление взаимной непроницаемости: одна, по определению Блейлера, логическая, или реалистическая, вторая – аутистическая. Первая устанавливает связь с действительностью посредством словесных формул, ее носителями являются все герои произведения, кроме самого Лужина. (Это они всегда обращаются к нему с вопросами, инициатива контакта всегда исходит от других.) Вторая функционирует в форме грез и фантазирования, работает самопроизвольно, и контакт с окружающими ей не дается. Таково аутистическое мышление Лужина.

Одним из его опознавательных признаков является неспособность героя считывать истинный смысл ситуаций, поступков и слов окружающих. Возьмем, например, сцену, когда Лужин-старший возвращается на дачу из города после дня, проведенного у любовницы, которая рассказала ему об увлечении сына шахматами. Он предлагает мальчику научить его играть в шахматы. Лужин-младший идет за ними на чердак. «И все время, пока он искал, а потом нес шахматы вниз, на веранду, Лужин старался понять, случайно ли отец заговорил о шахматах или подсмотрел что-нибудь, – и самое простое объяснение не приходило ему в голову».

Набоков воспроизводит характерное для аутиста неразличение во внешнем мире одушевленных и неодушевленных предметов. Лужин, гуляя в больничном саду, опасливо склоняется «над цветком, который – бог его знает, – мог укусить». Намек на его психическую ненормальность подкреплен аллюзией на рассказ Гаршина «Красный цветок», где сумасшедший герой видит в цветке «все зло мира».

Шахматные фигуры Лужину кажутся ожившими – очевидный эффект галлюцинаторного типа.

Особое внимание привлекает речь героя. «Речь его была неуклюжа, – думает невеста, – полна безобразных, нелепых слов, – но иногда вздрагивала в ней интонация неведомая, намекающая на какие-то другие слова, живые, насыщенные тонким смыслом, которые он выговорить не мог».