Нора Букс - Владимир Набоков. Русские романы

Сравним с «Отелло». Яго рассказывает, как он узнал об измене Дездемоны, его слова – тоже донос. Привожу в переводе Бориса Пастернака:

Гомосексуальный мотив, намеченный в фальшивом признании Яго, отзывается в «Камере обскура» в ложном признании в гомосексуализме Горна Кречмару. «Для меня женщина – только милое млекопитающее», – откровенничает он. На буквальном уровне это полуправда: Горн – создатель модного зверька, морской свинки Чипи, прообраза Магды.

Набоковская аллюзия на «Отелло» вскрывает синкретизм адресата: литература – театр – опера, свойственный как пародируемому кинематографическому воспроизведению, так и самому шаблонному сюжету адюльтера. Эта идея закреплена в тексте: Аннелиза «слышала и читала о том, что мужья и жены вечно изменяют друг другу, – об этом были и сплетни, и поэмы, и анекдоты, и оперы».

Литературно-оперный симбиоз обусловливает аллюзию романа на «Пиковую даму» А. Пушкина и на одноименную оперу П. Чайковского. Горн, азартный игрок, часто видит «покерный сон», в котором счастливо составляется брелан, последней картой открывается «туз пик…» (ср.: «Тройка, семерка и туз» – три счастливые карты, которые открывает призрак графини Германну. У Набокова пародийный сдвиг – пиковый туз – вместо пиковой дамы у Пушкина).

В жизни Горн – наблюдатель зрелища из «директорской ложи». Пародия в романе тасует роли: по его вине погибает не старуха графиня, а его старая полоумная мать; невинно обманутой Лизаветой оказывается «смирная, нехваткая» Аннелиза, у которой после ухода мужа умирает дочь (ср.: в оперном варианте Лиза кончает самоубийством); имя героя оперы Чайковского, написанной на сюжет пушкинской повести, Герман (в оперном варианте с одним «н», а не с двумя, как у Пушкина) появляется в беллетристической сплетне Зегелькранца.

Другая аллюзия – на пушкинскую «Русалку» и одноименную оперу А. Даргомыжского. Первый «соблазнитель» Магды, Горн, представляется ей Мюллером, немецкий смысл имени подкрепляется в портрете: «Белое, как рисовая пудра, лицо». Кречмар при знакомстве «назвался Шиффермюллером, и Магда с раздражением подумала: “Везет мне на мельников”». Имя подтверждает любовную и творческую вторичность Кречмара по отношению к Горну. В финале романа Шиффермюллером оказывается швейцар в доме Кречмара, который и сообщает слепому о приезде Магды, т. е. фактически неосознанно становится причиной его гибели. Имя смыкает начало и конец любовной истории Кречмара.

Урок жизненной философии, который дает Магде Горн, – пародийно-прозаический вариант проповеди пушкинского Мельника. Горн: «Я советую тебе не приставать к нему с браком. Уверяю тебя, тем самым, что он бросил жену, он причислил ее к лику святых и не даст ее в обиду. Гораздо проще и милее выйдет, если тебе удастся постепенно забрать в свои руки хотя бы половину его капитала».

У Пушкина Мельник говорит:

Оперная иллюстративность адресата подчеркивает пародийный оттенок аллюзии. Опера в романе – образец искусства фальшивой добропорядочности. Например, в первый вечер, увидев Магду у сводни, Горн предлагает Левандовской поехать в оперу, чтобы оставить их наедине. Но Левандовская, рассчитывая получить за Магду солидную сумму, остается, и Горн рассказывает анекдоты «о каком-то своем приятеле певце, который в Лоэнгрине не успел сесть на лебедя и решил ждать следующего» (связь анекдота и оперы всплывает позднее в уже приводившейся цитате из размышлений Аннелизы об изменах, о которых бывают анекдоты и оперы). Упоминание оперы Р. Вагнера «Лоэнгрин», где композитором ярко изображен конфликт духовной и чувственной любви, в форме анекдота, – пример пародийного снижения, реализуемого благодаря художественному условию синкретизма. В 1937 году в эссе, написанном в Париже на французском, «Пушкин, или Правда и правдоподобие», Набоков нападает на создателей либретто, которые «преступным образом уродуют пушкинский текст» и «доверили “Евгения Онегина” и “Пиковую даму” посредственной музыке Чайковского».

Одна из наиболее интересных, суммарных аллюзий романа – «свист на четырех нотах» – обнаруживает нескольких адресатов, сведенных в одном произведении – кинематографическом. В «Камере обскура» Ирма, дочь Кречмара, просыпается ночью во время болезни и слышит с улицы «свист на четырех нотах. Так свистал ее отец, когда вечером возвращался домой…» И хотя девочка знает, что это свищет не отец, который поселился со своей подругой, а другой мужчина, повадившийся ходить к соседке, она все-таки открывает окно и долго стоит на морозном воздухе. Утром наступает ухудшение, и Ирма умирает. Когда после кончины дочери Кречмар уходит из квартиры жены, он обнаруживает, что «внизу дверь оказалась заперта, но погодя сошла какая-то дама в шали и впустила оснеженного и озябшего человека, вероятно того, который только что свистал». Свист, звуковой знак убийцы девочки, – отсыл к фильму 1931 года Фрица Ланга «М» (Mörder – убийца), в котором убийца девочек насвистывает при виде очередной жертвы мелодию из сюиты Э. Грига «Пер Гюнт». Сюита, как известно, написана на основе одноименной драматической поэмы Г. Ибсена.

Синкретизм аллюзии воплощается на перекрестке трех видов искусства: литературы – музыки – кинематографа. Правомерность адресата подтверждает еще и тот факт, что убийцу в фильме Ф. Ланга по свисту обнаруживает слепой: постижение окружающего мира не связано с физическим зрением – тематический мотив, нашедший отражение в романе.

Однако названными произведениями аллюзия не исчерпывается. Человек, свистящий под окном, символизирующий убийство, надвигающуюся смерть, весь белый, оснеженный с ног до головы. Именно таким «белым» человеком и приходит к Кречмару Горн. На следующее утро после ужина «сам Кречмар открыл ему дверь и не сразу узнал вчерашнего гостя в этом убеленном снегом человеке». Образ Горна наделен и другим признаком убийцы: «Всякий раз, когда Магда являлась, она заставала его за работой. Он издавал музыкальный, богатый мотивами свист, пока рисовал». «Белый человек», предвестник смерти в романе, является пародийной, инверсивно-цветовой отсылкой к «черному человеку» из «Моцарта и Сальери» Пушкина, к литературному произведению о музыке. После смерти дочери Аннелиза вышла на балкон и увидела мороженщика, чей сливочный товар приводил в восторг девочку; «странно было, что он – весь в белом, а она – вся в черном», – думает Аннелиза. Символ смерти и символ радости неразличимы на глаз – сходство, уходящее в уже означенную тему зрения / понимания.