Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

Андрюша Ющинский ушел из дома примерно в 8 утра 12 марта, в школу не пошел, что редкость – обычно он занятия не пропускал. И отправился он почему-то в Лукьяновку, то есть практически через весь город на другой берег Днепра в темное место, к которому вплотную подступает гнилой лес, в темный район Киева, где жили преимущественно воры или простое, бедное, забитое население. Два фонарщика, муж и жена, видели, как Андрюша пришел в Лукьяновку и как он играл с Женей Чеберяк, младшим сыном Веры, имевшей агентурную кличку Верка-чиновница.

Верка-чиновница – скупщица краденого, это официальное ее занятие, – действительно была провокатором, более того, намекала несколько раз на то, что она в курсе убийства Ющинского, и уж по крайней мере знает, кто это сделал. Но на суде она заняла твердую позицию полного своего неучастия.

Дальше существует версия, да что-то слышали и фонарщики, что Андрюша поссорился с Женей, и Женя ему сказал: «А я вот донесу, что ты в школу не пошел!» А Андрюша сказал: «А я донесу, что твоя мать – скупщица краденого и у вас дома стоит несгораемая касса!» После этих слов Женя Чеберяк побежал к матери.

Что уж такого мог рассказать Андрюша Ющинский про Веру Чеберяк, неизвестно. Скорее всего, он действительно решил, условно говоря, выйти из дела. Предполагалось, что он должен поучаствовать в ограблении Киевского собора, возможно, Казанского, возможно, другого – об этом тоже история умалчивает. Ввиду своего малого роста (для двенадцатилетнего мальчика он был очень хрупок) он должен был пролезть через прутья решетки и каким-то образом открыть ворота изнутри.

Много было версий, слухов и разговоров. Но как бы то ни было, что-то достаточно серьезное случилось между ним и Чеберяками, после чего и было принято решение его убить. Как ни ужасно эти подробности приводить, – сначала его оглушили кастетом, потом задушили наволочкой, обрывок которой нашли потом у него в кармане, а сначала его просто душили подушкой. После этого через какое-то время ему были нанесены, как показала экспертиза, посмертные ранения.

Вот тут возникает интересная фигура киевского прозектора Туфанова, который дал взаимоисключающие экспертизы. Первая экспертиза совершенно отчетливо показывает, что большинство ран, нанесенных Андрюше Ющинскому, во всяком случае самые серьезные раны – прокол швайкой сердца, – имеют посмертный характер, и потому «источение крови из тела» не может быть. Потому что кровь жертвенного животного, в данном случае кровь человека, должна источаться из жертвы еще живой. То, что представления о жертвенном животном были распространены на человека, – это как раз и есть продолжение «кровавого навета».

Но здесь вступает в дело прямое давление на Туфанова, и Туфанов пишет, что раны могли иметь прижизненный характер. Более того, Розанов, а также профессор Сикорский, указывают, что раны на виске складываются в форму буквы «алеф» и, таким образом, вдвойне имеют ритуальный характер.

Что здесь принципиально важно? То, что уже начиная с мая-июня 1911 года оказывается беспрецедентное давление на экспертов и свидетелей и их ненавязчиво подталкивают к антихристианской, антисемитской кровавой версии. Наибольшую роль играет здесь Владимир Голубев, геройски павший в сентябре 1914 года, добровольцем ушедший в армию через год после бейлисовского процесса. Голубев не просто активный член Союза русского народа – в двадцать лет он еще и председатель собственного Союза двуглавого орла. Когда смотришь на фотографии Голубева, поражаешься тому, какое гармоничное, ясное, чистое лицо, какие орлиной ясности глаза под этими густыми бровями глядят прямо в душу истинного христианина, крича: «Настало время!» Если в свое время Витте совершенно справедливо писал, что по большинству лидеров черной сотни плачет виселица, – по Голубеву, несомненно, плачет канонизация. Он искренне верил в то, что евреи погубят Россию.

Голубев предполагал еще в апреле устроить большой еврейский погром с отмщением за Андрюшу Ющинского. Но полицейские власти Киева, с которыми он был в довольно тесном контакте, его отговорили, потому что как раз государь император в апреле приехал. А точнее, собирался приехать. Но визит был перенесен на сентябрь, и на сентябрь же был перенесен погром. А потом, как вы знаете, анархист Богров еврейского происхождения вмешался в ход событий, и визит закончился гибелью Столыпина.

Волна антисемитизма, прокатившаяся по России, привела к тому, что Мендель Бейлис, взятый в том же июне, не мог быть оправдан уже никак. Больше того: почему Бейлиса вообще взяли? Почему возникло упоминание о нем в этом деле? Он был единственный в окрестностях еврей. Это был единственный человек, на которого хоть как-то можно было всю эту историю свалить. Кроме Веры Чеберяк и ее подручных, подозреваемых не было уже в самом начале. И слишком многое указывало на них. Не говоря уже о том, что наволочка, найденная в кармане Андрюшиной шинели, совпала полностью с наволочками в чеберецком доме, и соседи снизу слышали топот и писк, как им показалось. В общем, масса была свидетельств.

А между тем нужен был еврей. И взяли Бейлиса, который работал на заводе у другого крещеного еврея, Зайцева, на кирпичном заводе, где дети обожали кататься на так называемых мяльях, – это такая карусель, с помощью которой мнут глину. Это было единственное развлечение лукьяновской детворы.

Но после того как Менделя Бейлиса арестовали, выяснилось, что на роль обвиняемого он не годится никакой стороной. Во-первых, он не соблюдает никаких еврейских праздников. Во-вторых, он не знает еврейской грамоты. Он и русский-то знал очень плохо. Он знал идиш. И на идише, кстати, написал знаменитые свои мемуары «История моих страданий».

Бейлис был человек ограниченный, на грани слабоумия. Но ему хватило, однако, мужества сопротивляться оговору. Он ничего не признавал. Хотя подвергался он фактически пыткам: не давали ему видеться с женой, с многочисленными детьми. Устраивали против него провокации. Против Бейлиса велась довольно разнузданная пропаганда. Но именно эта самая абсолютная ничтожность и абсолютное тупоумие этого человека, по всей видимости, сыграли в его пользу. Он никак не походил на хладнокровного убийцу, тем более на фанатика. Тем более на маньяка.

И на своем последнем слове на киевском процессе в 1913 году Бейлис ничего не сказал, он просто разрыдался. И это подействовало на многих. Оскар Грузенберг, прекрасный еврейский адвокат, красавец, образованный европейский человек, когда устал биться в эту стену, в своей защитительной речи на суде сорвался. Он закричал: «Да, Бейлис, может быть, мы не сможем вас спасти! Но перед Богом вы сейчас стоите!» И начал читать на иврите молитву «Слушай, Израиль!».