Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

Поэтому «Драма на охоте» обретает причудливую двойную перспективу, удивительный чеховский двойной скрещенный взгляд на вещи. Если Камышев не убивал на самом деле, а убил Урбенин, то какую же глубину и красоту приобретает его поступок с этой его исповедью! Когда, чувствуя вину свою за все происшедшее и тоску свою от разрушенного идеала, он просто не хочет больше жить и по-достоевски ищет страданий.

Вот главный вывод, главный эффект, который возникает у нас после этой исповеди.

Как замечает издатель, господин Камышев очень любит всякого рода рассуждения. Замечает с пренебрежением. Но рассуждения господина Камышева – это во многом заветные мысли самого Чехова, которые мы найдем почти во всей его поздней прозе. Это и размышления о всеобщей продажности, и довольно циничные слова о женщинах, это удивительные слова о лесах и о том, что люди вечно ищут какой-то правды, а правда вот она, вечно спорят о Боге, а Бог вот он. И как было бы хорошо, если бы все пришли в эти леса и поразились бы им!

Таким образом и возникает эта двойная перспектива. Если не убивал Камышев, то это верные, прекрасные авторские слова, а если он все-таки убил, то это злая и пошлая демагогия. И вот в этом-то, собственно говоря, весь Чехов, потому что злой и пошлой демагогией одним щелчком пальца могут предстать любые слова.

Представьте себе любой текст, самый лучший, написанный убийцей, и вы поймете, как много пошлости и демагогии в этом тексте. Чехов открыл здесь не только феномен «Убийства Роджера Экройда», но открыл феномен, описанный впоследствии Борхесом в рассказе «Пьер Менар, автор “Дон-Кихота”»: если автором «Дон Кихота» был не испанский авантюрист, а французский филолог девятнадцатого века, книга приобретает совершенно иную коннотацию – media is the message. От автора, от угла зрения зависит все.

И «Драма на охоте» в этом смысле толкнула русскую литературу очень здорово вперед. Но из-за того, что этот великий текст не был вовремя правильно прочитан, наша Агата Кристи у нас не появилась. Надеюсь, что хоть теперь мы благодарно перечитаем это отложенное для нас сокровище.

Дело Бейлиса, самый, наверное, громкий процесс в николаевской России, продолжает почему-то будоражить умы.

Когда Морис Сэмюэл или другие замечательные люди писали об этом деле в 1950–1960-е годы, они оговаривались, что эта история должна была бы быть известна не менее, чем процесс Дрейфуса, но почему-то прочно забыта.

Но как только с России слетел чрезвычайно легкий, как выяснилось, и неглубокий покров цивилизации, дело Бейлиса оказалось не просто востребованным – оно оказалось одним из самых обсуждаемых вопросов. Вот вышла в издательстве «Русская идея» сравнительно недавно прелестная книга Михаила Назарова «Убиение Андрея Киевского. Дело Бейлиса – “смотр сил”». Это 2006 год. Здесь старательно опущены все свидетельства невиновности Бейлиса, зато половину книги составляет подробный разбор дня сегодняшнего, где без единого доказательства доказывается, что евреи жизненно нуждаются в христианской крови, и только этим, по-видимому, и объясняется пребывание евреев в России, тогда как все они должны были убраться в свой Израиль.

Дело Бейлиса – история удивительная по двум параметрам. Самое удивительное в ней то, что оно вообще могло состояться и дойти до суда. Не имея ни единого обвинения, сколько-нибудь доказанного, министр юстиции Щегловитов и его исполнительные друзья сумели довести это дело через два с половиной года после убийства Андрюши Ющинского, имевшего место 12 марта 1911 года, до публичного слушания.

Вторая особенность этого дела в том, что оно просто смехотворное. Вот это, пожалуй, самое страшное. Мальчик, который был убит ужасным образом: по одним данным – 42, по другим – 47, колотых ран, к тому же нанесенных после того, как он был оглушен кастетом и удавлен. Гибель еще двух детей, которые виновны только в том, что с ним играли. Судьба самого Бейлиса, который два года просидел абсолютно ни за что. Вся Россия поделилась пополам – свидетельством этого пополамного деления стало противостояние двух братьев Маклаковых. Один из них, Василий Алексеевич, возглавлял адвокатскую бригаду на суде, а другой, Николай Алексеевич, министр внутренних дел, был ярым сторонником антисемитской ритуальной версии и делал все для того, чтобы Бейлиса потопить.

Весь этот кошмар, вся эта стилистика абсолютно бульварного листка, не говоря уже о страшном сочетании подробностей идиотски смешных и чудовищно кровавых, превращает дело Бейлиса в сценарий идеального триллера или в потенциально хороший роман. Хотя я не считаю хорошим романом книжку Бернарда Маламуда «Мастеровой» (1966) по материалам дела Бейлиса, потому что Маламуд – хороший американский писатель, но он писатель американский, он изучал дело по газетным публикациям и по трехтомнику, который издала «Киевская мысль», и совершенно не может представить, что такое быть в России евреем. Как сказал когда-то польский диссидент Адам Михник: «Ни за что не променяю роль еврея в Польше – интересный вызов!» Для того чтобы писать о деле Бейлиса в России, нужно, конечно, в этом деле вариться.

А дело Бейлиса не закончено, как вы знаете. Ведь до сих пор не опровергнут никем вердикт присяжных, согласно которому у евреев имеются случаи ритуального убийства, до сих пор повторяют, что присяжные практически, как говорят преферансисты, «разложились впополаме», – они не смогли дать ответа о ритуальных убийствах, сказав, что, по всем свидетельствам, евреи принимают в них участие, не смогли назвать настоящего убийцу. И только конкретный Бейлис был признан невиновным – за недостатком улик; вот это очень принципиальный момент. Дело Бейлиса не кончилось, как не кончился российский антисемитизм, как не кончилась российская темнота, в которой этому антисемитизму так вольготно.

Почему вообще возникли предпосылки к этой достаточно парадоксальной истории? Почему в России 1911 года – уже пять лет прошло после того, как во Франции торжественно оправдан Дрейфус, и примерно 650 лет после того, как была издана знаменитая булла папы Иннокентия 1247 года, согласно которой евреи не причастны к кровавым жертвоприношениям, – это дело возникает?

И вот здесь нам придется сделать экскурс в природу русского антисемитизма. Русский антисемитизм – вещь, которая сама по себе не вызвана никакими теоретическими причинами. Она глубоко духовна, подсознательна, она коренится в какой-то страшной исторической трагедии.

Когда-то Василий Шульгин, очень талантливый человек, разделил всех антисемитов на теоретических и практических. Некоторые не любят евреев конкретно, то есть желают бить им морду, другие имеют к евреям теоретические претензии. Но тем не менее и те и другие ощущают какой-то страшный, непобедимый зов крови, который ведет к этим странным выводам. Почему? Откуда? Как это случилось? Ведь, в конце концов, «кровавый навет» родился не в России. До восемнадцатого века русским вообще мало дела было до евреев, потому что и евреев, собственно, никаких не было. Это уж после одного из разделов Польши, когда Западная Украина оказалась вдруг в составе империи, возникла тема русского антисемитизма. Петр I, правда, писал о крайней нежелательности евреев на государственной службе, но именно он ввел Петра Шафирова, по происхождению польского еврея, в эту самую государственную службу. И до правления Екатерины никто о евреях, по большому счету, не помышлял. Но именно в девятнадцатом веке знаменитое Велижское дело (1823–1835), знаменитое Самарское дело (1882), знаменитое Кутаисское дело (1858–1859) – все они почему-то очень глубоко вкоренили в России вопрос о «кровавом навете».