Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

Вот тут в дело вступает Короленко со своим даром журналистского расследования. Несмотря на тяжелую болезнь сердца, несмотря на запреты врачей, он 11 октября 1913 года приезжает в Киев из своей Полтавы и остается до конца процесса. А уже с 20 октября в столичных газетах стали появляться острые корреспонденции В. Г. Короленко с заседаний суда. За одну из них, разоблачавшую фальсификацию состава присяжных, Короленко был даже привлечен к суду.

Короленко был пионером жанра журналистского расследования. И знаменитое «дело мултанских вотяков», которое они вместе с Кони сумели довести до полного (после трех судов!) оправдания обвиняемых, – дело об убийстве Конона Матюнина, тоже ритуальное, – это гениальный образец расследовательской журналистики. Его «Сорочинская трагедия. По данным судебного расследования» или совершенно потрясающие очерки «Дом № 13» о кишиневском погроме 1905 года войдут в сокровищницу жанра.

И вот Короленко в своей довольно толстой брошюре «Дело Бейлиса» берется за эту историю и подробно, методично, холодно начинает разбивать обвинения. Начинает показывать, каким образом вся юридическая машинерия страны во главе с министром юстиции пытается раздавить одного еврея – просто потому, что надо давить евреев, просто потому, что настало время. Короленко пишет:

…сегодня прокурор уже не аргументировал. Вся его речь была страстным демагогическим воззванием к чувствам племенной ненависти и вражды.

А между тем Владимир Галактионович подробно изучил показания всех о Бейлисе, и с особенной детальностью – показания о странной смерти Жени Чеберяка.

22 июня Вера Чеберяк была арестована. Пока она была в тюрьме, дети ее, находившиеся без присмотра, чем-то отравились. Вину за их отравление пытались повесить и на пристава Красовского, который якобы приносил им торт, и на других людей. Но после вскрытия Жени Чеберяка и его сестры Вали Чеберяк, которая умерла через неделю после того, следов яда не было обнаружено. По всей видимости, они умерли от дизентерии. И, по всей видимости, эта дизентерия произошла оттого, что дети объелись недозрелыми зелеными грушами.

Вера Чеберяк сумела обернуть смерть своих детей на пользу себе. Вот ее показания: «А девочка моя мне сказала: “Мама, Красовский приносил пирожные, больше всех ел Женя, после чего у него стали рвоты”. Девочка говорила, что с тех пор у него заболел живот». Дальше Вера Чеберяк говорит: «Я потребовала, чтобы из больницы мне отдали мальчика, потому что я спросила: “А будет ли он здоров?” – сказали: “Нет, шансов нет”». «Так пусть он умрет на моих руках!» – сказала Вера Чеберяк и больного ребенка, в бреду, поволокла домой на извозчике. И когда там у него пытались снять показания, виделся ли он с Андрюшей Ющинским, он, когда был в сознании, отвечал только: «Мне очень больно». Мать все время требовала: «Скажи им, что я не виновата». – «Оставь, мама, мне плохо!» А в бреду он все время кричал: «Андрюша, беги! Андрюша, стреляй!» «Во всяком случае, – пишет Короленко, – это факт, из дела неустранимый: дети против нее… Дети за Бейлиса».

И вот после того, как умер последний и единственный свидетель, Женя Чеберяк (Короленко именно к этому эпизоду привлек внимание следствия), допрашивать, в общем, стало некого. Начались спекуляции с разных сторон.

Киевский журналист Бразуль-Брушковский, человек по-своему талантливый, хочет добиться в любом случае оправдания Бейлиса. И не находит ничего лучшего, как организовать Вере Чеберяк таинственную встречу в Харькове, где говорит ей: «Вы получите лучших адвокатов, мы сделаем вам иностранный паспорт, вы исчезнете, скроетесь, вас никто не увидит – только признайтесь, что это вы убили Ющинского». Более приятного сюрприза для правительства в этот момент сделать было невозможно.

Вера Чеберяк, естественно, немедленно заявила об этой попытке подкупа, и после этого более жирного аргумента в пользу Чеберяк уже не существовало.

Что касается истинных исполнителей убийства, сводного брата Веры Чеберяк Сингаевского, Рудзинского и рыжего вора Ваньку Латышева, который не участвовал практически ни в чем, потому что его начало рвать сразу же после того, как Андрюшу стали колоть, то эти трое имели, как им казалось, надежное алиби. Алиби это треснуло в суде. Они, для того чтобы на них не подумали, после убийства Ющинского попытались имитировать ограбление аптеки и после этого срочно уехали из Киева. В Москве их и повязали в трактире. Но аптека могла быть ограблена вечером, а убийство, как показали эксперты по содержимому желудка Андрюши Ющинского, который с утра поел борща, совершилось ранее 12 часов дня, поэтому сначала убить, а потом имитировать ограбление они могли совершенно свободно.

Но все они были выпущены, за исключением нервного Латышева. Его начали расспрашивать об убийстве Ющинского, он перепугался, выпрыгнул в окно с четвертого этажа и разбил себе голову.

А дальше вступают в дело еще одни добровольные помощники полиции. Это Сергей Махалин в первую очередь. Махалин был однажды свидетелем погрома. Ему это очень сильно не понравилось. Он решил, что должен защитить евреев любой ценой. Просто так он действовать, конечно, не решился. У него был приятель осетин Анзор Караев, по некоторым сведениям, агент охранки, но это не доказано. Караев обладал двумя замечательными чертами: во-первых, он обладал пистолетом, во-вторых, огромным авторитетом в криминальной среде, у него была репутация бомбиста, хотя был ли он бомбистом на самом деле – сказать трудно.

Махалин и Караев придумали вместе такую историю. Сингаевского надо заставить действовать и тем выдать себя. Надо ему сказать, что на него стучат в полицию. Стучат на него конкретно соседки Чеберяк, сестры Дьяконовы. Сингаевский начал бы как-то паниковать, может быть, даже покусился бы на Дьяконовых.

Караев вышел на Сингаевского через своих общих знакомых киевских, через киевских воров, встретился с ним в гостинице, подпоил его. За дверью сидел наш друг Махалин, который должен был в случае чего стать вторым свидетелем. Сингаевский подробно рассказал, что, действительно, сначала придушили байстрюка, потом «министерская голова Рудзинского» (дословно слова: «министерская голова Рудзинского») так расписала, что надо нанести ему побольше ран и свалить на жидов, якобы это ритуальное убийство. Ну а потом якобы после ограбления бежать, чтобы обеспечить себе алиби.

В критический момент разговора Махалин вышел из второй комнаты, и при нем Сингаевский повторил свои показания.

На суде Сингаевскому, Махалину и Караеву решено было устроить очную ставку. Но Караев в это время находится в ссылке, за ничтожное нарушение его переводят в тюрьму, и весь сентябрь он в тюрьме. Конечно, увидев Караева, Сингаевский раскололся бы. Но в результате показания придется давать одному Махалину. И никто их не принимает всерьез, в своей речи прокурор Виппер говорит: «Да, у нас есть показания Махалина и Караева, но мы же не можем опираться на это! А больше у нас нет никаких свидетельств вины Сингаевского». И Сингаевский не признан виновным.