Самуил Лурье - Полное собрание рецензий [litres]

А м-р Пайпс понимал это ясно. И написал для президента доклад, в котором предложил другой, реальный способ предотвратить войну: «поднимать цену, которую Советский Союз должен будет заплатить за свой империализм».

Рейган согласился. Поднял цену. И все случилось, как предсказывал м-р Пайпс, вплоть до некоторых подробностей.

Сам же он вернулся из политики в науку. Теперь на заслуженном отдыхе. Наслаждается душевным спокойствием в мире с самим собой. Чувствует, что жизнь прошла не зря.

Патрик Барбье. История кастратов

Пер. с фр. Е.Рабинович. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2006.

Не всех, и не евнухов каких-нибудь гаремных. Только мастеров вокала. Священных чудовищ европейской музыки. Собирательный портрет.

В XVII столетии, в XVIII, бывало, и в XIX – брали нож и превращали человека в инструмент. Звучание которого можно только вообразить.

«У кастратов опущения гортани не происходит, то есть связки у них не удаляются от резонирующей полости, что и придает их голосам столь необычную чистоту и звонкость… По своей костной структуре такая гортань больше похожа на женскую как по размеру, так и по отсутствию создаваемой адамовым яблоком кривизны… Но при всем том гортань кастрата сохраняла положение, форму и пластичность детской гортани, и к удвоенным преимуществам такой „гибридной глотки“ добавлялась присущая только кастратам замечательная сила голосовых связок, развивавшаяся благодаря усердным – от четырех до шести часов ежедневно! – многолетним упражнениям.

И наконец, кастрация приводила к значительному развитию грудной клетки, приобретавшей несколько округленные очертания и превращавшейся в мощный резонатор…»

Неземные, короче, получались голоса. Идеальные. Не похожие ни на что в жизни. Восхищавшие всех – от королей до гондольеров. Создавшие стиль, доступный широким народным массам. Как социалистический реализм.

В самом деле, советская литература, к примеру, тоже была прежде всего искусством высоких нот. И тоже творилась людьми, прошедшими переделку. Отрешившимися от житейской практики, от собственной сущности. Развившими в себе неподдельную любовь к неправдоподобному.

«Но были, увы, и другие – те, чьи занятия с каждым годом все более отдаляли их от совершенства, и причиной тому вовсе не непременно был недостаток усердия: гораздо чаще обнаруживалось, что от кастрации голос лучше не стал. Нетрудно представить себе, сколько злобы и отчаяния испытывал несчастный, осознав неудачу всей своей жизни…»

Странные характеры, нескладные судьбы.

Сложные отношения с публикой, с музыкой, с церковью, с женщинами, друг с другом.

«Кастрат Кортона безумно влюбился в некую Барбаруччу и пожелал на ней жениться, а посему обратился с прошением к папе, объясняя, что кастрирован „плохо“ (это была неправда), а значит, к женитьбе способен. Понтифик письмо прочитал, остался непреклонен и начертал на полях резолюцию: „Дозволяю быть кастрированным получше“…» И Кортона предпочел перейти в другую секцию – сделался фаворитом герцогского сынка.

Причуды и неудачи: «как-то раз маэстро Галуппи попросил своего ученика по имени Лука Фабрис взять настолько высокую ноту, что у юного кастрата случился сердечный приступ и он умер на месте».

Гонорары. Правительственные награды.

Наполеон пожаловал одного из последних кастратов – Кресчентини – крестом Ломбардской короны, орденом офицерским. Военные возмущались. Приятельница Кресчентини, придворная примадонна, заступилась за него: «Как вам не стыдно, господа! Вы забыли? Он же ранен!»

Но сами кастраты, когда кто-нибудь пытался им сочувствовать или спрашивал: не жалеете ли, дескать, что вступили в этот творческий союз? – громко хохотали.

Словом, отличная книга. Образцовая компиляция. Чрезвычайно отчетливая.

С полной библиографией.

В ней значатся, между прочим, семь томов некоего де Ла Лан-да. Не того ли, чей эпиграф к «Приглашению на казнь»? Набоков утверждал, что сам выдумал этого автора.

Лев Данилкин. Парфянская стрела.

Контратака на русскую литературу 2005 года

СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2006.

Бог послал. Простой бандеролью. До востребования, мне. Чтобы, значит, на ель нижеподписавшийся взгромоздясь, припомнил свои прошлогодние полеты за кусочками сыра. Как махал крыльями без толку и каркал разочарованно. А вот некоторые провели охотничий сезон с большой пользой для себя и других. Натешились добычей – и вдобавок нарисовали подробную карту освоенной местности, красочный вид сверху, – и вот эта «Парфянская стрела» дрожит в моем ревнивом клюве.

В протекающем, наполовину прожитом году книжка интересней мне пока не попадалась. О своем – отчасти нашем общем, но далеко не всех занимающем – предмете Лев Данилкин пишет замечательно. Стремительными остроумными периодами. Демонстрируя, сверх блестящей профподготовки, еще и такое завидное качество – как бы его назвать? уместная словоохотливость? ну, когда ответ непременно получается обширней вопроса.

Сам Лев Данилкин называет эту черту – когда находит ее у других – шампанской гениальностью .

«Не знаю, как насчет Гоголя и По, но если бы сейчас за один стол посадить Щедрина, Горького и Быкова, то я бы без особых раздумий поставил на последнего – в нем шампанской гениальности побольше, чем в его прямых предшественниках».

Вот именно. Не создай углекислые пузырьки надлежащего напора – струя не била бы, шипя. В подставленный сосуд капнуло бы – кот наплакал: Дмитрий Быков (кап-кап) очень (кап-кап-кап) талантлив (кап-кап-кап).

А тут – игра ума: усадите-ка без спецназа Михаила Евграфовича за такой стол; придумать такое застольное состязание, чтобы старикан сплоховал, а Лев Данилкин, напротив, приподнялся, – легко;

но решить, кем один прямой предшественник приходится другому, тоже прямому… Так фраза и пенится. И льется через край. Чтобы тостируемый чувствовал счастье.

Омрачаемое разве тем, что Лев Данилкин великодушен со всеми поровну. Буквально никого ему не жалко похвалить. В его литературе практически нет плохих писателей, не говоря уже – бездарных. На раздаче толпятся сплошь выдающиеся: настоящий столичный фуршет.

Вон там, в углу, знаете кто?

– Человек, который лучше всех своих соотечественников сейчас владеет русским языком… Пишет, будто серебряным копытцем бьет…

Как, вы не помните Владимира Личутина? И не читали роман «Беглец из рая»?

– Это по невежеству, конечно: личутинские тексты составляют святая святых всякого культурного человека.

А спиной к стойке – переимчивый Ревазов. Даже не слыхали о таком? Что же читают у вас, в провинции? Ревазов, да будет вам известно, выбил страйк. Проще говоря: