Самуил Лурье - Полное собрание рецензий [litres]

«Сегодня прожил по-пленному хорошо, достал до 4 литров лишней баланды, а всего съел до 6 литров и до 700 гр. хлеба, живот кажется полный, но жрать бы еще жрал и жрал, а особо, хлеба за период плена еще не наедался. Супу, правда, приходилось есть до полноты желудка (не досыта), но ведь это слишком в большом количестве употребления до 12–13 литров. И я животное, а на вид – человек».

«Еще вчера, когда принес картошку, я уже не чувствовал ни рук, ни ног, наступал период смерти. Не помню, как мне удалось сварить картошку, но только лег я в четвертом часу, помню набил живот хорошо.

Сегодня я чувствовал хорошо. Я очень рад, что снова отошел, что смерть от голода удалилась. Пока что утром доел вчерашнюю картошку и пошел в завод… Еще с утра я опустил в ванную свою картошку, а во время обеда вытащил, она была сыровата. Зайдя в уборную, в русское отделение, съел всю картошку. Сегодня в желудке чудесно… Теперь жду вечера как бога, чтобы скорее прийти и снова зарядить картошку…»

«А утром, идя на работу, берешь в карманы картофель, и там печешь ее, и это очень было вкусно и полезно. Во время разгрузки картофеля я стащил один мешок в подвал и спрятал в песок, теперь я каждый день кушаю горячий печеный картофель…»

«Состояние питания ухудшается. Картошки давать не стали. Варят один раз суп, с мизерным добавлением сухой картошки. Правда, вчера еще дали хороший суп и вовремя, а сегодня дали суп в 11 часов с какой-то зеленой травы и разнообразной примесью, причем очень жидкий и сразу же дали хлеб, булку на 6 человек. Так что совершили обед и теперь можно ожидать завтрашнего дня приема пищи. Да это только просто сказать, а как же почувствует это желудок…»

Дальше надо обязательно написать: мол, люди в самых ужасных условиях остаются людьми, сохраняют разные чувства, и мужество, и здравый смысл, и – вопреки здравому смыслу – надежду. И, действительно, представленные тексты все это удостоверяют. Хотя часто и опровергают.

Вообще – правда не имеет вектора. И потому не утешает никого. И ценится только по той причине, что в чистом виде практически не встречается.

Алексей Цветков. Шекспир отдыхает.

Книга новых стихотворений 2004–2005 гг.

СПб.: Пушкинский фонд, 2006.

Редко бывает, что радуешься книжке сразу, не раскрывая. Цветков не пишет ерунды и непричастен пошлости.

Но читать его нелегко и говорить о нем тщетно. То есть я не умею, лично я.

Слова у него прилегают друг к дружке не плоскостями, а ребрами. И фразы пересекаются под углом. Нелинейный такой синтаксис. И нету знаков препинания. И, по-моему, он, выхватив из воздуха первую строчку стихотворения, далеко не всегда догадывается, куда она приведет.

И похоже, что он утомлен и печален и не чувствует себя пророком, а просто не может отделаться от висящего над головой облачка музыки. Не знает, куда ее девать.

Он воспроизводит ее резкой неправильностью грамматических очертаний. Которая, подозреваю, дается ему с большим трудом.

Почему и у читателя вроде меня остается от этой книжки такое чувство, словно я долго брел в воде, заходя все глубже, двигаясь все медленней. И глядя на закат, подчеркнутый горизонтом.

Яркий свет, вокруг – ни души, и если примут за Бродского – пусть.

И пошутить, как Лосев, – why not?

И хорошо. Ну а я вам не интерпретатор (бр-р-р!), договорились? Буду варвар: вырву оттуда-отсюда след голоса.

Отдельно – стихотворение, датированное 4 сентября 2004 года. Вот последняя строфа:

Короче говоря, не обещаю, что эта книжка вас усладит. Или что возвысит, или что там еще делают стихи. Кажется, дарят восторг прозрения. Ничего такого тут нет.

Ничего, кроме угрюмого подражания полевому шпату: сохранять кристаллическую форму любой ценой.

Илья Репин, Корней Чуковский. Переписка. 1906–1929

Вступительная статья Г.С.Чурак. Подготовка текста и публикация Е.Ц.Чуковской и Г.С.Чурак. Комментарии Е.Г.Левенфиш и Г.С.Чурак. – М.: Новое литературное обозрение, 2006.

Дай Бог каждому такую внучку, как Елена Цезаревна Чуковская. Практически вручную выкопала дедушку из холма. Вроде бы невысокий такой был холмик, почти бархан, и торчала из него стариковская лысина, и застыла на лысине муха-цокотуха. Положив на это дело все силы жизни, Е. Ц. отгребла окружающее вещество (не песок времени, а специальный, советского фабричного производства, мусор) – и обнаружился, уже почти в натуральную величину, – сфинкс.

Большой писатель, в расцвете дара заключенный пожизненно в скобки.

В угловые, квадратные, круглые, наконец – фигурные.

В 15-томном (не полном и пока не законченном) собрании его сочинений есть такие тома, что даже и непонятно, как можно было причислять себя к т. н. образованщине, их не прочитав своевременно, т. е. биографически где-то между «Мойдодыром» и «Бармалеем».

А эта книжка – вроде как приложение. Для узкого, для избранного круга. Для специалистов, скажем, по истории Карельского перешейка. Для исследователей быта поселков Оллила и Куоккала перед Первой мировой и после. Для (вывози, родительный падеж!) – для сочинителей биографий замечательных людей.

Короче – полезное издание. В подобных случаях полагается произносить слова типа «культурный вклад», вообще – бесшумно аплодировать.

И я бы рад, но на первой же странице, в первых же строках – лишняя запятая, опечатка, ложная дата, – одной рукой зачем-то ищешь последнюю страницу, где фамилии корректоров (две дамы, над ними еще редактор), другая тянется к воображаемой розге. Ай-я-яй, а еще НЛО.

Впрочем, нигде не сказано: неграмотный да не ест.

Толку-то в грамоте? Была бы культура.

В книге Лидии Чуковской «Памяти детства» есть такая страница: ей девять лет, она гуляет с отцом, Куоккала, зима, навстречу – Репин. Сняв перчатку, он здоровается с К. И., протягивает руку и Лиде. Поговорили – разошлись – через несколько шагов Чуковский срывает с ее руки варежку, забрасывает в снег.