Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая
- Название:Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:ИПО «У Никитских ворот» Литагент
- Год:2017
- Город:Москва
- ISBN:978-5-00095-394-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая краткое содержание
Вместе с тем книга представляет собой некую смесь справочника имен, антологии замечательных стихов, собрания интересных фрагментов из писем, воспоминаний и мемуаров русских беженцев. Параллельно эхом идут события, происходящие в Советском Союзе, что создает определенную историческую атмосферу двух миров.
Книга предназначена для тех, кто хочет полнее и глубже узнать историю России и русских за рубежом и, конечно, литературы русского зарубежья.
Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Два слова о внешности Гумилева: «Он действительно был очень некрасив. Но у него были прекрасные руки и редкая по очарованию улыбка» (Г. Иванов).
Первую мировую войну Гумилев «принял с прямолинейной горячностью», война застала его душу «в наибольшей боевой готовности». И как отмечал Левинсон: «Патриотизм Гумилева был столь же безоговорочен, как безоблачно было его религиозное исповедание. Я не видел человека, природе которого было бы более чуждо сомнение, как совершенно, редкостно, чужд был ему и юмор. Ум его, догматический и упрямый, не ведал никакой двойственности».
Гумилев ушел на фронт добровольцем в уланский полк, затем был переведен в гусарский полк, участвовал в трагическом походе в Восточную Пруссию, был ранен, заслужил двух Георгиев. Потом был направлен во Францию, где в принципе мог остаться, но не остался (воин не может быть эмигрантом!). Просил свое начальство отправить его на персидский фронт:
Вдали от бранного огня
Вы видите, как я тоскую.
Мне надобно судьбу иную —
Пустите в Персию меня!..
Вместо Персии Гумилев отправился в Англию, а затем в Россию.
Февральскую революцию Гумилев встретил в Петербурге. Как писал Георгий Иванов: «Для него революция пришла не вовремя. Он устал и днями не выходил из своего царскосельского дома. Там в библиотеке сидел над своими рукописями и книгами. Худой, желтый после недавней болезни, закутанный в пестрый халат, он мало напоминал блестящего кавалериста. Когда навещавшие его заговаривали о событиях, он устало отмахивался: “Я не читаю газет”.
Потом Гумилева отправили в командировку в Салоники, но туда он не доехал и застрял в Париже, куда посылались противоречивые приказы «прапорщику Гумилеву» из Петрограда.
За границей на русских смотрели косо, деньги кончились. Гумилев с приятелями-офицерами сидел в кафе и обсуждал, что же делать дальше. Один предлагал поступить в иностранный Легион, другой – ехать в Индию охотиться на диких зверей. Гумилев ответил: С£Я дрался с немцами три года, львов тоже стрелял. А вот большевиков я никогда не видел. Не поехать ли мне в Россию? Вряд ли это опаснее джунглей”.
Гумилева отговаривали, но напрасно. Подоспел пароход, шедший в Россию. Сборы были недолги. Провожающие преподнесли Гумилеву серую кепку из модного магазина Пикадилли, чтобы имел соответствующий вид в пролетарской стране…»
В царской России Гумилев жил на ренту, в советской – пришлось зарабатывать на жизнь своим трудом. Часто платили натурой – хлебом, крупой… Гумилев выступал перед матросами, рабочими, но при этом не боялся заявить, что он монархист. Однажды в рабочем зале прочитал строки:
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего государя.
Георгий Иванов вспоминал: «Гумилева уговаривали быть осторожным. Он смеялся в ответ… Гумилева предупреждали в день ареста об опасности и предложили бежать. Он отклонил совет: «Благодарю вас, но мне бежать незачем – большевики не посмеют меня тронуть. Все это пустяки».
23 августа 1921 года Гумилев был арестован. «В тюрьму Гумилев взял с собой Библию и Гомера. Он был совершенно спокоен при аресте, на допросах и – вряд ли можно сомневаться, что и в минуту казни. Так же спокойно, как когда стрелял львов, водил улан в атаку, говорил о верности «своему Государю» в лицо матросам Балтфлота.
За два дня до расстрела он писал жене Анне Энгельгардт: «Не беспокойся. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы. Пришли сахару и табаку».
Кончено время игры,
Дважды цветам не цвести;
Тень от гигантской горы
Пала на нашем пути.
Область унынья и слез —
Скалы с обеих сторон
И оголенный утес,
Где распростерся дракон…
…Лучше слепое Ничто,
Чем золотое Вчера!..
Через десятилетия было предано гласности «дело Гумилева» на 107 листах, сфабрикованное – иначе и не назовешь – Петроградской чрезвычайной комиссии секретно-оперативным отделом. Неувязки, нестыковки, явная фальсификация. Любопытен один из вопросов протокола допроса: политические убеждения? Ответ: аполитичен. Путаница с отчеством: не Степанович, а Станиславович. А в итоге всей этой несуразицы: «…применить по отношению к гр. Гумилеву Николаю Станиславовичу как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции высшую меру наказания – расстрел».
Следователь Якобсон (подпись синим карандашом). Выходит, что один-единственный человек взял на себя функцию суда и начертал смертельный приговор. И кто этот таинственный злодей Якобсон? Это – Яков Агранов, сделавший затем большую карьеру и ставший специалистом (!) по работе с интеллигенцией, входивший в ближайший круг знакомых Лили Брик и Владимира Маяковского, эдакий милый и весьма полезный Янечка, как все его звали. (В 1939-м Агранов по приказу Сталина был ликвидирован.)
Среди других приговоренных был сотрудник Русского музея князь С. Ухтомский. Кто-то по «заговору Таганцева» был помилован, но, к сожалению, у Гумилева влиятельных ходатаев не нашлось… «Приговоренных, – рассказывала Анна Ахматова, – везли на ветхом грузовике, везли долго, грузовик останавливался».
«Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской ж.д., – читаем в книге С. Мельгунова “Красный террор в России, 1918–1923”. – Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму… А затем сталкивали в яму и стреляли по ним. Кого-то убили сразу, кто-то был ранен и стонал, но тех и других засыпали землей». Варварская расправа. Людоедская. В духе ЧК.
«Конечно, Гумилев не любил большевиков, – говорил о нем Ходасевич. – Но даже они не могли поставить ему в вину ничего, кроме “стилистической отделки” каких-то прокламаций, не им даже написанных. Его убили ради наслаждения убийством вообще, еще – ради удовольствия убить поэта, еще “для острастки”, в порядке чистого террора…»
Василий Немирович-Данченко, брат режиссера, вспоминая Гумилева, писал: «Мне рассказывали, как на постановке одной из восточных пьес Гумилева в коммунистическом театре сидели в первом ряду комиссар Чека и двое следователей. Усердно аплодировали и… вызывали автора! Убитого ими. С того света! Из грязной ямы, куда было брошено его еще дышавшее и шевелящееся тело… Какая трагическая гримаса нашей невероятной яви! Что пред нею средневековый danse macabre?»
Сообщение о расстреле в чекистских застенках 61 заговорщика появилось в петроградских газетах 1 сентября. Приведенный список был не алфавитный, и Гумилев там шел 30-м: «Гумилев Н.С. 33 л. Филолог, поэт, беспартийный, б. офицер. Содействовал составлению прокламаций…»
И кто-то ведь поверил в заговорщиков и измену. У Эдуарда Багрицкого в «Стихах о поэте и романтике» есть строки:
Депеша из Питера: страшная весть
О черном предательстве Гумилева…
Интервал:
Закладка: