Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая

Ромен Роллан покидает гостевую трибуну на Мавзолее, раздавленный видением двух Сталиных: скромного во время их беседы в Кремле и другого, подобного римскому императору, на спортивном празднике. «Какое удовольствие получил бы Шекспир, изображая двух этих Цезарей, двух Сталиных, слитых в одном человеке!»

И еще одна деталь, добившая Ромена Роллана: буфет в подвальном помещении советского святилища – в Мавзолее. Так сказать, кулисы культа Ленина.

Почти целый месяц Ромен Роллан находился в СССР (он уехал 21 июля), но так и не разобрался в том, что он увидел. Он утратил веру в Сталина как в вождя, но остался в восхищении перед советским народом. Это подтвердила после смерти писателя его вдова, Мария Кудашева.

В 1936 году в Москву приезжает другой французский писатель, Андре Жид, в 1937-м – Лион Фейхтвангер. Они тоже делятся своими противоречивыми впечатлениями о «стране победившего социализма», но к тому времени кремлевские вожди уже мало интересовались мнениями западных интеллектуалов. Их интересовало другое: большой террор и большая игра. Геополитическая игра. Два диктатора – Сталин и Гитлер – пытались обыграть и обхитрить друг друга.

Антонин Ладинский(1896, село Общее Поле Псковской губернии – 1961, Москва). Поэт, прозаик. Учился в Петроградском университете, но прервал обучение и участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах. В 1920 году эмигрировал в Египет, оттуда переселился в Париж.

Ладинский печатался во всех периодических изданиях, альманахах, антологиях. Издал 5 поэтических сборников; первый – «Черное и голубое» (1930) и последний – «Роза и чума» (1950). Написал два романа.

По воспоминаниям Нины Берберовой, Ладинский ненавидел Париж и однажды признался ей: «Как я ненавижу все это: их магазины, их памятники, их женщин, их язык, их историю, их литературу».

Ладинский был высоким и страшно худым, с длинными руками и маленькой головой, рано поседевший. И в другой раз Берберовой:

«Затерли нас, задавили. На лакейской должности состою. А вы тут – машинисткой. Была бы Россия, были бы у нас виллы в Крыму, да не от дедушки или папаши, а собственные, благоприобретенные, были бы знаменитые… А теперь мне один хам однажды на чай дал…»

Ладинский остро переживал советско-японский инцидент на озере Хасан, о котором советская пропаганда в восторге сочиняла песни о том, как советские бойцы японским генералам – «На Хасане наломали вам бока. Били, били / Говорили: ну, пока!..» На Хасане якобы наломали бока, а вот в советско-финской войне советскую армию постигла неудача, о чем сокрушался эмигрант Ладинский. А потом великое потрясение: Вторая мировая война. Ее итоги вызвали у Ладинского ликование. Мельгунов делился с Берберовой своими наблюдениями о Ладинском: «У него закружилась голова в день, когда доблестная красная армия взяла Берлин. У кого закружилась – тот для меня вычеркнут из числа знакомых. Головы не должны кружиться, пока жив Сталин…»

Так считал Сергей Петрович Мельгунов (дворянин, историк), но Ладинский считал иначе. Когда-то белый офицер, он охотно взял предложенный ему советский паспорт и вступил в «Союз советских патриотов», запрещенный во Франции, и 3 сентября 1950 года был выслан из страны. Некоторое время жил в Дрездене, а в марте 1955 года вернулся на родину, в СССР.

В Советском Союзе в Ладинского без памяти влюбилась молодая жена его брата – полковника КГБ, в доме которого он остановился. Бросив семью, налаженный быт и достаток, она ушла к нищему седому поэту. Неисповедимы пути любви и судьбы!..

Эмигрантские стихи Ладинского в России не были изданы. О них когда-то Адамович говорил, что «все волшебно, наивно, нежно, размеренно, меланхолично…». Жил он, как говорил по-старому, «во Владимирской губернии» в доме брата, его, конечно, не печатали, промелькнуло лишь сообщение, что он переводит какую-то французскую книгу. Лишь о смерти 65-летнего поэта 4 июня 1961 года в печати появилась короткая заметка. Вот и все, к чему он вернулся…

О своей судьбе Ладинский горестно писал в 1941 году, за 20 лет до своего ухода:

И еще приведу отрывочек из стихотворения Ладинского (1949 год, во времена нелюбимой им Франции):

Следует добавить, что Ладинского всю жизнь «преследовала тема гибели Европы, гибели культуры» (Глеб Струве).

Вернувшись на родину, Антонин Петрович услышал бодрые марши и песни:

Это начальные строки «Весеннего марша» (слова Т. Сикорской, музыка. В. Кручинина. Сборник «Песни Страны Советов», 1940).

И как говорят в народе: у матросов нет вопросов. А у возвратившегося из эмиграции поэта Ладинского были?..

Но оставим политические игры и вернемся непосредственно к русским эмигрантам, к беженцам и изгнанникам. Из нашего условного третьего ряда остались три фигуры из тех, кто родился в конце XIX века. О них и поведем наш краткий рассказ.

Роман Якобсон(1896, Москва – 1982, Кембридж, США). Языковед, литературовед. С юных лет собирал московский городской фольклор. Учился на славяно-русском отделении историко-филологического факультета Московского университета. В 1915 году возглавил лингвистический кружок, в котором принимали участие Маяковский, Пастернак и Мандельштам. Предмет занятий: поэтика, метрика, фольклор. Поучаствовал Якобсон и в группе ОПОЯЗа (Тынянов, Шкловский, Эйхенбаум).

В 1921 году Якобсон выехал в Прагу в составе постпредства РСФСР и не вернулся: стал приглашенным профессором в различных университетах Европы. С 1941 года – в США. Преподавал в Гарвардском и других престижных американских университетах. Написал много литературоведческих работ (Данте, Шекспир, Пушкин, Блок и др.). Общее число работ более 500. Их новизна в исследовании звуков с точки зрения их функций и в методе структурного анализа получила массу международных наград.