Дмитрий Лихачев - Великое наследие

Вернемся к вопросу о текстологическом введении. Какой же текст Курбского берет Э. Кинан в основу своих сопоставлений и размышлений, если он считает издание Г. З. Кунцевича неудовлетворительным (с Грозным дело обстоит просто – Э. Кинан берет тексты, подготовленные Я. С. Лурье)? В конце книги в Прибавлении III (с. 163–170) Э. Кинан приводит составленный им сводный (Э. Кинан называет его «критическим») текст первого послания Курбского к Грозному, которым и оперирует в своем исследовании. Различие между сводным текстом и критическим заключается, однако, в следующем. Сводный текст составляется выборочно из различных списков: выбираются те чтения, которые издателю произвольно представляются «лучшими». Критический текст, как он понимается советской текстологией, создается на основе детального изучения истории текста произведения. В основу кладется текст списка с древнейшим текстом, и испорченные места восстанавливаются не просто с помощью «лучших» чтений других списков, а на основе чтений тех списков, которые принадлежат к одной группе с основным [233] См.: Лихачев Д. С. Текстология. На материале русской литературы X–XVII вв. С. 456–457 и др. . Этим избегается субъективизм, возможный в сводном тексте и недопустимый особенно тогда, когда этот текст применяется для доказательств, сличений и пр. В настоящее время сводные тексты в советской науке о древнерусской литературе не применяются.

Центром всей «системы» предположений Э. Кинана является его утверждение, что первое послание Курбского Грозному было написано не в 1564 году, а в конце 20-х годов XVII века Семеном Шаховским царю Михаилу Федоровичу, но закамуфлировано под Курбского из страха перед «власть предержащими». По-видимому, все же это «послание Курбского» было рассчитано на то, чтобы узнаваться читающими как произведение Шаховского, составленное по поводу его бедствий, с разоблачением царя Михаила. «Страховаться» же, приписывая свое произведение изменнику, странно.

Пóзднее написание первого послания Курбского предполагается Э. Кинаном на основании следующего текстологического соображения. Э. Кинан впервые обратил внимание на совпадения между первым посланием Курбского, посланием Исайи митрополиту Иосафу и предисловием «К читателю» из «Словес дней и царей» Ивана Хворостинина. Э. Кинан делает предположение, что тексты Исайи и Хворостинина легли в основание первого послания Курбского, но не объясняет, откуда же могло при этом явиться совпадение между текстами Исайи и Хворостинина. Связь между произведениями Хворостинина и Исайи существует, но установить ее можно только через посредство текста послания Курбского. Дело в том, что у Хворостинина использованы только две фразы, которые имеются также и у Исайи: 1) «Бог убо сердца моего зритель» (в тексте «Жалобы»); 2) «Мздовоздатель Христос истинный Бог наш, и не токмо сим, но и за чашу студеной воды» (в «Плаче»). Обе фразы использованы также и в послании Курбского [234] Послания Ивана Грозного. С. 535. . Если бы Хворостинин обращался к текстам Исайи, он не ограничился бы заимствованием только двух фраз, помещенных в разных произведениях. Появление их у Хворостинина объясняется тем, что он привлек при написании своего произведения первое послание Курбского и использовал из него небольшие отрывки, включая упомянутые фразы. Безусловно, что только текст послания Курбского был источником для Хворостинина. Ничем другим совпадения между этими произведениями объяснить нельзя [235] Подробно этот вопрос рассматривается в книге Р. Г. Скрынникова «Переписка Грозного и Курбского. Парадоксы Эдварда Кинана» (Л., 1973). .

Предположив, однако, на основании своего сомнительного текстологического построения, что первое послание Курбского Грозному не могло быть написано в XVI веке, Э. Кинан пытается найти подходящего автора среди известных писателей первой четверти XVII века.

Э. Кинан перечисляет семь пунктов, извлекаемых им из содержания послания, по которым может быть опознан автор первого послания Курбского. Однако ни один из этих семи пунктов при серьезном и беспристрастном рассмотрении не свидетельствует против того автора, который четко обозначен и в заголовке письма, и в его конце, то есть против Курбского.

1. Мы ничего не знаем о церковном образовании Курбского? Но до XVII века в России и не было другого образования, кроме церковного; принадлежать к образованному сословию и означало иметь церковное образование.

2. Автор послания испытывал гонения в течение долгого времени? Но разве добровольно бежавший на чужбину Курбский не должен был объяснять своего бегства длительными, а не случайными гонениями?

3. Мы ничего не знаем о гонениях на сродников Курбского после его бегства? Это не так, сродники Курбского подверглись гонениям [236] См.: Послания Ивана Грозного. С. 583–584, 591–592 и др. . Гонения обычно распространялись в России при Грозном на весь род провинившегося.

4. Автор письма угрожает своему адресату положить это его письмо к себе в гроб и явиться с ним на Страшный суд? Но разве это означает, как утверждает Э. Кинан, что автор письма был близок к смерти и не предполагал жить и действовать дальше?

5. Автор письма не обращал спину к врагам, то есть не бежал от врага; между тем Курбский потерпел поражение под Невелем? Однако мы не знаем, завершилось ли это сражение бегством Курбского и не имел ли он психологические основания не считать себя в данном случае трусом.

6. Мы ничего не знаем о том, что Курбский был разлучен с женой? Но походная жизнь Курбского предполагает это разлучение.

7. А теперь об аргументе, который излагается Э. Кинаном с наибольшей настойчивостью и наиболее пространно. Э. Кинан утверждает, что стих (или ритмическая проза?) появляется в России только в XVII веке. Заметив местами в первом послании Курбского элементы ритмической прозы, Э. Кинан объявляет эти элементы стихами и утверждает на этом основании, что в XVI веке послание не могло быть написано. Шаховской писал вирши, а Курбский их писать якобы не мог.

Во-первых, то, что приводит Кинан из первого письма Курбского в качестве виршей, – не вирши, а обычная ритмическая проза:

«Про что, царю, сильных во Израили побил еси,

И воевод, от Бога данных ти на врага твоя

различными смертьми расторгнул еси,

И победоносную святую кровь их

во церквах Божиих пролиял еси,

И мученическими кровьми

праги церковныя обагрил еси…»

И т. д.

Во-вторых, такая ритмическая организация речи явилась не в XVII веке, а существовала в ораторской прозе и в посланиях с самого начала русской литературы. Уже первое ораторское произведение Руси «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона не менее чем наполовину построено именно так: