Анатолий Вассерман - По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Как мы уже рассказали, Мойхер-Сфорим пионерски создал зоологическую лексику на иврите в трёхтомнике о млекопитающих, птицах, земноводных и рыбах. Аналогичную работу делает и Черниховский: по приезде в Палестину он – после смерти доктора Мазье – завершает труд, имеющий ещё большее прикладное значение – Словарь медицинских и естественно-научных терминов (латынь – иврит – английский).

Доктор Черниховский создаёт ивритский словарь по анатомии, после чего получает должность врача в школах Тель-Авива. Поэт Черниховский переводит на иврит «Илиаду», «Одиссею», «Слово о Полку Игореве», а также «Песню Гайаваты» Лонгфелло, эпос о Гильгамеше, финскую «Калевалу», шекспировские «Двенадцатую ночь» и «Макбета».

Если прочитать статью о нём в Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона [578], то перед нами предстаёт этакий поэтический еврейский… Куприн: « светлая и радостная муза Ч., принесшая с собой в еврейскую литературу свежий аромат южных степей и лугов, радостный здоровый смех и опьяняющее чувство избытка непочатых сил и сладости бытия ». И далее: « сочные и яркие описания природы гармонично переплетаются со жгучим экстазом любви, любви земной, беззаботной, не знающей никаких рефлексий ». Под стать была и внешность Черниховского. Вот как его описывает Ходасевич – его преданный переводчик: « Потом мы встретились в Берлине… в комнату врывается коренастый, крепкий мужчина, грудь колесом, здоровый румянец, оглушительный голос, стремительные движения. Не снимая пальто, усаживается на подоконник, говорит быстро, хлопая себя по коленке и подкручивая лихие казацкие усы. У него военная выправка и хороший русский язык с лёгким малороссийским акцентом. Ничего поэтического и ещё меньше – еврейского. Скорее всего – степняк-помещик из отставных военных… » [579]В точности портрета легко убедиться, разглядывая новую банкноту в 50 шекелей.

Черниховский и, естественно, Бялик [580]осуществили и узаконили своим творчеством переход ивритского стихосложения к привычной нам сейчас силлабо-тонике: двухсложные ямб и хорей, трёхсложные дактиль, амфибрахий, анапест; даже четырёхсложные пэоны. Его стихи впервые опробовали на иврите многие размеры и формы, распространённые в европейской и русской поэзии. Недаром его любимым поэтом с детства был наш Александр Сергеевич. Вклад Черниховского в обогащение музыкальных возможностей иврита неоценим. Однако, как и в случае Бялика ( см. главу 8), использование ашкеназского иврита с ударением на предпоследнем слоге мешает восприятию его стихов сейчас, когда ударения в словах сместились на слог последний [581]. Да и мало кто из современных читателей понимает используемые им библейские конструкции. Так что чтение произведений поэта Черниховского – удел немногих знатоков [582].

Но можем предположить, что на выбор дизайна новой купюры в 50 шекелей повлияло ещё и обстоятельство, сформулированное в монологе Андрея Павловича Башкирцева в первом советском художественном фильме, посвящённом нашей космической программе – «Укрощение огня»: « … никто никогда не повторит того, что было совершено нами. Мы были первыми – и останемся ими уже на века! А это так трудно – быть первыми… »

Теперь, как и обещали, проходим буквально 50 метров по Канатной от Еврейской к дому по Канатной, № 28. На доме целых две мемориальные доски. Одна сообщает, что в здании жил македонский учёный и культурно-национальный деятель Крсте Петков Мисирков, а вторая посвящена нашему герою: «Здесь в 1891–1893 гг. жил и работал великий еврейский писатель ШОЛОМ-АЛЕЙХЕМ (Шолом Нохумович Рабинович) 1859–1916». Сам дом весьма красивый: изящные ажурные балкончики по обе стороны от пары мощных эркеров, восточного стиля окна в самих эркерах, множество колонн на уровне второго этажа. Впечатление портит отвратительное (другого слова не подберёшь) состояние фасада. Интересно, что подумала, рассматривая этот фасад, внучка писателя Белла Михайловна Койфман (Бел Кауфман) [583], когда в 1998-м году (в 87 лет, кстати) прилетала в Одессу открывать мемориальную доску своему дедушке?

Сам Шолом-Алейхем просто отремонтировал бы дом за свой счёт. Он очень легко расставался с деньгами, в результате чего растратил состояние, унаследованное от тестя. Недаром Элимелех [584]Лоев так противился браку дочери Годл (Ольги) и её репетитора. Просто классический сюжет для романа – в том числе для недописанного автобиографического романа «С ярмарки».

Грустный факт одесской топонимики: у нас уже нет ни улицы Мойхер-Сфорима, ни улицы Шолом-Алейхема. Первое название, как мы отмечали, «продержалось» с 1928-го по 1941-й год [585], а вот второе существовало также с 1928-го по 1941-й, но потом ещё с января 1950-го по май 1995-го. Теперь это снова Мясоедовская улица – там был большой участок одесского мещанина, владельца пивного и квасного производства Дементия Мясоедова ещё в первой трети XIX века. Возвращение названия по такому основанию, на наш взгляд, сомнительно. Шолом-Алейхем Киев именовал «Егупец», а вот Одессу любил и в своих произведениях не переименовывал. Но в Киеве и Москве ему есть даже памятники, свыше 20 городов Российской Федерации, Украины, Молдавии назвали улицы в его честь, а Одесса, наоборот, лишилась и того, что было. Нехорошо, ребята!

Тем более что на этой улице расположена знаменитая Еврейская больница, основанная ещё в 1800-м году (!) и по сей день действующая как городская клиническая больница № 1 (sic!). А ещё в доме № 26 по Шолом-Алейхема был иллюзион (кинотеатр) «Слон», где после закрытия «Гамбринуса» играл купринский Сашка-музыкант.

Но вернёмся к Шолом-Алейхему. От отца ему досталась стандартная еврейская фамилия Рабинович и имя [586]-отчество Шолом Нохумович (в грецизированном варианте – Соломон Наумович). От имени Шолом уже «рукой подать» до говорящего псевдонима «шолом алейхем», то есть «мир вам». Оборот, понятный, кстати, всем потомкам Авраама, включая арабский мир (арабы произносят «салям алейкум»).

Мы начали нашу экскурсию от дома Гоголя с тем убеждением, что от него можно проложить ментальный маршрут к любому писателю. В данном случае это легко подтвердить, сопоставив творчество Шолом-Алейхема и знаменитую фразу из поэмы «Мёртвые души»: « Часто сквозь видимый миру смех льются невидимые миру слёзы ». В этих словах – концентрированная характеристика произведений, написанных за 42 года [587]неустанного труда и вошедших в многочисленные собрания сочинений, включая 28 (!) томов, изданных в СГА в 1917–1925-м годах.

Главная черта Шолом-Алейхема, определившая всё его творчество – доброта. Это тем удивительнее, что перипетии его биографии не способствовали доминированию такой черты, даже если она и была в него заложена при рождении. Его отец – состоятельный человек в момент рождения сына – разорился, после чего семья вернулась из местечка Воронково (прототип будущей Касриловки) в Переяславль, где писатель и родился в марте 1859-го года. В 13 лет он лишился матери (а мачеха ругала приёмных детей так часто и впечатляюще, что немало её реплик он потом вложил в уста разгневанных своих персонажей), потом ему отказали в браке с любимой девушкой и он расстался с ней. Через четыре года – в 1883-м – Голда Лоева вопреки воле отца вышла замуж за своего домашнего учителя. Вот тут, наверное, у Шолом-Алейхема и появилось чувство, проходящее и через жизнь и через творчество: в итоге всё будет хорошо. Кстати, у них родились шесть детей.