Литературный текст: проблемы и методы исследования. 8. Мотив вина в литературе (Сборник научных трудов)

Наконец, тема пиршества и мотив хмельного пира становятся основой кольцевой композиции: «Пир на весь мир» завершает поэму, а начинается она описанием более скромного пира в «Прологе»:

Между этим пиром, который заканчивается спором о «счастливом» и дракой, и «поминками по подрезанным помещичьим „крепям“», на которых обсуждаются господские и крестьянские «грехи» и заходит разговор о новом — «добром» — времени, повествователь успевает пройти со своими странниками долгий путь и проанализировать многие явления русской жизни.

Прежде всего стоит отметить, что Некрасов изначально отвергает мнение о том, что всякий пьяница счастлив своим пьянством и тем самым ничтожен, — напротив, у пьяного обнаруживается совершенно особый ум, оригинальный взгляд на вещи. Когда странники зазывают «счастливых» водкой, то реакция публики оказывается неожиданной:

Так в тексте поэмы возникает образ «умного пьяницы», хорошо известный по пословицам: «Пьян да умен, два угодья в нем»; «Пей да дело разумей»; «Лучше есть умна человека пьяна послушать, нежели безумна трезва».

«Умный пьяница» становится ключевой фигурой в первой главе (Яким Нагой), в главе «Последыш» (Агап Петров, которого сгубило то ли «винище», выпитое во время комической «расправы», то ли «головка непоклончива» [86] См. об этом: Груздев А. И. О композиции поэмы «Кому на Руси жить хорошо» // Истоки великой поэмы. Ярославль, 1962. С. 165. ), в «Пире на весь мир» (Гриша Добросклонов и его брат «пили водку в праздники с крестьянством наравне» — С. 344). Если Гриша поет песни о грядущем «счастии народном», а Агап Петров олицетворяет вольнолюбивую душу народа, чуждую рабству и не смиряющуюся с унижением, то Яким Нагой высказывается на тему народного пьянства, вступая в полемику с интеллигентом Павлушей Веретенниковым (прототипом которого стал, как известно, П. Н. Рыбников). Некоторые особенности описанного Некрасовым спора позволяют провести параллели между поэмой «Кому на Руси жить хорошо» и древнерусской «Повестью о бражнике». Эта повесть была опубликована в «Русской беседе» [87] См.: Русская беседа. 1859. № 6. и в сборнике А. Н. Афанасьева «Русские народные легенды», [88] Русский народные легенды. М., 1859. вызвав — уже на страницах некрасовского «Современника» — отклик А. Н. Пыпина, который воспринял ее вполне однозначно, т. е. как «апологию бражничества». [89] Современник. 1860. № 3. С. 60. Возможно, в полемике Якима Нагого с Веретенниковым отразилась некрасовская оценка статьи А. Н. Пыпина.

Вспомним, что именно говорит «народник» Веретенников:

Разумеется, что и в «Повести о бражнике» главной — и единственной — виной бражника, не позволяющей ему войти в рай, святые апостол Петр, царь Давид, царь Соломон, Николай Мирликийский и апостол Иоанн считают бражничество. Герою же «удается убедить своих оппонентов в том, что его грех ничтожен по сравнению с нарушением основных христианских заповедей». [90] Семячко С. А. К интерпретации «Повести о бражнике» // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы. СПб., 1996. Т. 49. С. 408.

Если бражник древнерусской повести доказывает свою правоту, язвительно и остроумно напоминая своим противникам о многочисленных грехах, прежде всего об отсутствии у них «любви к ближнему», то некрасовский герой, в соответствии с авторской задачей, рассказывает о достоинствах народа, которые перевешивают все его грехи на весах высшего правосудия:

Бесконечное трудолюбие мужика искупает его грехи. Мужицким трудом держится русская жизнь. Что же касается бражничества, то в нем выражается доброта, любовь к миру Божьему, сила духа народа:

В примечании к публикации «Повести о бражнике» в «Русской беседе» К. С. Аксаков сформулировал главную мысль древнерусского автора: «Бражник входит в рай: вот основа этой повести. С первого взгляда это может показаться странным. Иные, может быть, подумают, не хотел ли русский народ оправдать этой повестью страсть свою к пьянству <���…> Ничего подобного тут нет. <���…> Бражник не значит: пьяница. Бражник <���…> значит: человек пирующий, охотник до пиров и, следовательно, непременно пьющий вино, ибо вино <���…> есть душа пира». [91] Аксаков К. С. Примечание к «Повести о бражнике» // Русская беседа. 1859. № 6. С. 184.

Комментатор развивает своеобразную философию пира: «Но само собой разумеется, что эта пиршественная радость жизни допускается, оправдывается, одобряется даже, но не требуется от человека, и что одно это вечно пирующее веселье само по себе еще не составляет нравственной заслуги, заглаживающей другие грехи. Пусть человек пирует — и славит Бога, пусть пирует — и любит братьев, пусть пирует — и <���…> не поклоняется идолам, т. е. ничему не рабствует». [92] Там же. С. 187. Эту мысль подхватывает и современный ученый, утверждая, что в древнерусской повести герой охарактеризован как человек, который «пьет и Бога славит», а если учесть, что на Руси «существовала как светская, так и церковная традиция „пить и Бога славить“, то грех бражника превращается чуть ли не в достоинство и становится понятной та уверенность, с которой герой отстаивает свое право на место в раю». [93] Семячко С. А. Указ. соч. С. 407.