Литературный текст: проблемы и методы исследования. 8. Мотив вина в литературе (Сборник научных трудов)

Едва ли не самый широкий спектр названий «низких» напитков использует в своих стихах — особенно из книги «Зеленая муха (русские алкоголи)» — Глеб Горбовский. Например, «Человек уснул в метро, / перебрав одеколона» (рифма — «определенно»); «не употреблял султан портвейн!» (рифма — «бассейн»); сразу три рифмы к ласкательной форме «пивко» в стихотворении «Рандеву» (ларька — пивка, пивко — легко, пивке — пузырьке); «по вынесении икон, — усердно варят самогон» и т. д. Ср. у него же употребленный в конкретном смысле термин «алкоголь»: «…окунулась душа в алкоголь» (в пушкинскую эпоху в таком значении иногда употреблялось слово «виноград» вместо «вино»).

Аналогичным образом можно говорить о пути, пройденном от античного пиршества до описанных тем же Горбовским попоек; Гандлевский совершенно точен в своем описании: «Я хлебал портвейн, развесив уши». Не случайно именно у этого поэта появляется и вывод: «Алкоголизм, хоть имя дико, / Но мне ласкает слух оно. / Мы все от мала до велика / Лакали разное вино».

…Настоящие заметки ни в коей мере не претендуют на решение той или иной конкретной научной задачи. У них куда более скромная задача: показать, как одна сравнительна небольшая лексическая группа при использовании в максимально значимых позициях максимально нагруженного семантически стихотворного текста оказывается способной не только продемонстрировать сущностно важные особенности поэтики отдельных авторов, но и обнаружить общие тенденции развития литературы (и даже общества в целом!).

Мотив вина нельзя назвать сильно распространенным в средневековой литературе, тем более дидактически-апологетического свойства. И все-таки такие тексты тоже существуют. Причем мотив вина в некоторых из них относится к автору дидактического произведения.

В данной статье мы рассмотрим один из таких трактатов — «Диоптра, нашим же языком нарицается Зерцало», [1] Диоптра, нашим же языком нарицается Зерцало (РНБ. Ф. 351 (Кириллово-Белозерское собр.). № 71/1148. Список XVII века). Листы указываются в тексте статьи. — в котором попытаемся определить роль винного мотива.

Русский вариант данного текста относится к концу XV века. Однако сам текст и в русскоязычном варианте XVII века считает своим читателем греков: «…вы ж вси елинци прочитаете сие Зерцало» (Л. 1 об.). Тем самым данное произведение риторически отрывается от языковой системы, в которой оно же создается.

Точно такой же процесс происходит и со временем написания этого «Зерцала». Им оказывается не какая-то «историческая дата», а мгновение дарования Библии: «Егда всех Творец и списателей же боговдохновеннаа писаниа написаша, и устроиша Святым Духом просвещаемы бысть же и се от них един преподобныи и приснопамятныи отец, иже сие божественное, и душеспасительное, воистинну Зерцало написавыи…» (Л. 1). Как мы видим, текст оказывается ни много ни мало боговдохновенным, божественным, подобным Писанию, а значит, и равным ему. Автор внешне задан как благочестивый муж.

Но вот автором (в современном понимании [2] Обычно предисловие приписывается Михаилу Пселлосу, тогда как указывается, что автор исконного текста анонимен. Но мы считаем, что предисловие — это неотъемлемая часть целого текста. Текст — это последовательность знаков и композиционных мест. Традиционно зерцала существуют как тексты с предисловиями. Следовательно, предисловие тем более является частью единого текста. Кроме того, оно обязательно оказывает влияние на всю семантику остального текста. Значит, в рамках самого текста существует единый автор, породивший его. Это единство не зависит от исторических реалий. Ср.: Фуко М. «Что такое автор» (Сайт http://www.philosophy.ru/library/foucault/aut.html ) ) рассматриваемого текста оказывается пьяница: «Акоже аз, увы моего<���выделено мной. — Г.П.> неразумения и небрежения <���…> и на сердце человеку не взиде обтягченну и обремененну печаль ми<���выделено мной. — Г.П.> пиянстве временными…» (Л. 1 об.).

Следовательно, мотив пьянства автора замыкает систему из антиномий: книга одновременно оказывается и оригиналом, адресованным грекам, и переводом; творением историческим и метаисторическим; автором которого в одно и тоже мгновение оказывается благочестивый муж и пьяница. Все вышеупомянутые категории обычно размещаются в заголовочном комплексе, характеризуя всё произведение в целом. Они задают ракурс релевантных прочтений текста, связывая его с традицией написания через время создания, тип названия и имя автора. Здесь все эти категории, изложенные в «Предисловии», оказываются антиномичными, а следовательно, читатель не получает никакой позитивной информации. Безусловно, перед нами сознательный авторский ход, который соотносится с задачей функционирования текста.

В «Предисловии» же объясняется, зачем данное произведение нужно. Оказывается, что оно функционирует, как и обычное зеркало: «…всякои души хотящеи в истинну и любяще и в сие Зерцало вницати, и своеи души рассказы зрети всегда, по все дивная нападания от вселукавых духов…» (Л. 1 об.). Обратим внимание, что отражением оказывается внутренний мир человеческой души. Естественно, полученное изображение, раз книга боговдохновенная, оказывается истинным.

Результатом правильного использования этой книги является спасение души в мире ином: «Иже сию книгу счинившаго преподобнаго мужа на возраждение, хотящим спасение получити, не токмо же яже учительными церковными повелениями, но елико сам о себе изложь. Спасение душам благонравным и православным ражающи и учащи» (Л. 3). Мы помним, что итогом прочтения является узнавание грехов своей души. Следовательно, книга дает возможность совершить покаяние («…елико сам о себе изложь»). И уже после покаяния человек становится праведным. Кроме того, обратим внимание, что когда речь идет о праведниках, жаждущих спасение, автор изображен как «преподобный муж».

Однако человек может быть настолько порабощен грехами, что он не может уже в них покаяться, хотя может и прочитать эту книгу. В этом случае не сработает задача книги. Последнее невозможно, ибо она равна Писанию, а значит должна спасать всех своих читателей. Для реализации подобной ситуации вводится второй автор, который и является пьяницей. Он не просто завершает книгу, но и читает ее: «Акоже аз, увы моего неразумения и небрежения, ибо в истинну часть вницаа…» (Л. 1 об.), но при этом не очищается от пьянства, хотя «Диоптра» — это «честило от всяких скверен». В этом случае автор и читатель как бы меняются местами по отношению к традиционным апологетическим трактатам, ибо очищенный от грехов читатель ближе к Богу, чем греховный автор. Поэтому книга обращается к читателю с просьбой о молитве за душу автора: «<���вы> сие бо прочитающе и мене поминаите недостойного и непотребного» (Л. 1 об.). Интересно, что результат такого обращения множества очищенных читателей (кстати, благодаря грешному автору) тоже показан в тексте: «…и о мне ко Христу помолитеся когда даст ми время покаания яко доплачюся грехом моим» (Л. 1 об.). Обратим внимание, что именно Христос назначает время покаяния для автора, но это время соответствует времени молитв за его душу, предпринятых читателями. Наконец, результат его покаяния просто парадоксален: «…яко доплачюся грехом моим». Исповедь принимается (совершенный вид глагола) из-за греховности кающегося (творительный падеж «грехом»).