Дэниел Эверетт - Как начинался язык. История величайшего изобретения

Однако в (b) одно предложение следует за другим. После «John said» идет «that the woman loves sugar». Еще один вариант анализа: «John said that. The woman loves sugar» [155]. Такой анализ (предложенный философом Дональдом Дэвидсоном) делает английский язык очень похожим на пираха [156].

Последний тип языка, согласно идеям Пирса, — это язык G 3, у которого должны быть и иерархия, и рекурсия. Часто утверждается, что английский — как раз такой язык, что иллюстрируется приведенными выше примерами. Мы уже выяснили, что некоторые лингвисты, в частности Ноам Хомский, утверждают, что все человеческие языки — это языки G 3. Другими словами, во всех языках есть как иерархия, так и рекурсия . Он даже утверждает, что без рекурсии не может быть человеческого языка. По его мнению, рекурсия — то, что отделяет системы коммуникации первых людей и других животных от языка Homo sapiens . Согласно Хомскому, без рекурсии язык первых людей — это недочеловеческий протоязык [157].

Однако не зарегистрировано ни одного языка, в котором существовало бы бесконечное предложение, это факт. Может быть и есть теоретические причины для утверждения о том, что рекурсия поддерживается всеми современными человеческими языками, но оно просто не совпадает с установленными фактами о современных и доисторических языках, а также с нашим пониманием эволюции языков.

Во всех языках есть много примеров, демонстрирующих непрямые связи между синтаксисом и семантикой. В дискурсах и разговорах значения составляются говорящими из несвязанных предложений, фрагментарных предложений и т. д. Это подтверждает предположение о том, что способность составить общее представление о разговоре из его частей (или составляющих) основана на посредничестве культуры в этом процессе. Как в случае с языками G 1и людьми, страдающими афазией, а также в ряде других случаев значение различным высказываниям приписывается в ходе свободного применения к ним культурных и личных знаний. Культура всегда присутствует в интерпретации предложений независимо от типа грамматики — G 1, G 2или G 3. Нам точно не известно, какими из этих трех грамматик (а может быть, всеми тремя) пользовались сообщества Homo erectus . Зато известно, что самая простая, G 1, была и остается достаточной для существования языка, без дополнительных оговорок.

Тогда неудивительно, что Homo erectus обладал языковыми способностями, а язык G 1довел эректусов до морей, помог их пересечь и добраться до далеких земель. Все-таки мы не единственные мыслящие животные. И чем больше мы понимаем и осознаем умственные способности других животных, тем больше станем уважать наших предков — Homo erectus . Одна из работ о мышлении животных — книга Карла Сафины «Больше чем слова: о чем думают и что чувствуют животные» (Beyond Words: What Animals Think and Feel). Сафина убедительно демонстрирует, что коммуникативные способности животных значительно выше, чем думали многие исследователи в прошлом. Другие ученые показали, что у животных есть эмоции, очень сходные с человеческими. А эмоции крайне важны для интерпретации другого и желания общаться с ним, создания сообщества. И все же, несмотря на то что животные пользуются индексами, а некоторые даже иконическими знаками (например, собака, лающая на телевизор, когда видит на экране другую собаку), нет сведений об использовании животными символов в дикой природе [158].

Однако, что касается людей, как мы выяснили, есть свидетельства, указывающие на то, что Homo erectus и Homo neanderthalensis пользовались символами. Если прибавить к символам линейную грамматику, мы получаем язык. Если добавить в эту смесь дуализм структуры, пара маленьких шажков подводит нас еще ближе к более эффективным языкам. Таким образом, обладание символами, особенно при наличии свидетельств существования культуры, которые достаточно убедительны и для эректусов , и для неандертальцев , указывает на высокую вероятность существования и использования языка в их сообществах.

Стоит еще раз упомянуть о том, что в отдельном понятии «протоязык» нет необходимости. Все человеческие языки — полноценные. Считать, что одни языки хуже других, ошибочно. Они просто используют одну из грамматических стратегий: G 1, G 2или G 3. Поэтому данный термин я не считаю полезным, с учетом приведенной здесь теории эволюции языка.

Вопрос о том, что эволюционировало, снова закономерно приводит нас к рассмотрению двух противоположных точек зрения на природу языка. Одна из них — это точка зрения Хомского, которую философ Джон Сёрл из Беркли описывает следующим образом:

Синтаксические структуры человеческих языков — это продукты врожденных характеристик человеческого сознания, и существенной связи с коммуникацией у них нет, хотя люди, конечно, используют их, помимо прочего, для коммуникации. Существенный, определяющий признак языков — это их структура. Так называемый «язык пчел» — и не язык вовсе, поскольку не обладает соответствующей структурой, а тот факт, что пчелы, очевидно, используют его для коммуникации, значения не имеет. Если люди эволюционировали до того момента, когда у них появились синтаксические формы, пригодные для коммуникации, отличные от тех форм, которые есть сейчас у нас, и они были бы вне нашего понимания, то у людей определенно уже не было бы языка, а было бы что-то другое [159].

Сёрл приходит к выводу: «Следует отметить, насколько своеобразны и эксцентричны подходы Хомского к языку».

Естественно, на это можно ответить: что одному «своеобразное и эксцентричное», то другому «блистательно и оригинально». Нет ничего плохого в том, чтобы плыть против течения. Лучшая работа часто оказывается своеобразной и эксцентричной. Я же призываю к тому, чтобы поставить идеи Хомского под сомнение не потому, что они оригинальны, а потому, что они ошибочны. Он упорно отстаивает свои взгляды уже несколько десятилетий. В недавно вышедшей книге об эволюции языка [160], написанной в соавторстве с преподавателем теории вычислительных систем из МТИ Робертом Бервиком, Хомский представил теорию эволюции языка, являющуюся итогом 60 лет работы в области лингвистического теоретизирования. Работы, обоснованность которой Сёрл ставит под сомнение. Взгляды Хомского для 1950-х гг. были настолько новыми и эпатажными, что поначалу многие считали их подлинной революцией в лингвистической теории и первым выстрелом «когнитивной революции», началом которой многие считают конференцию в МТИ 11 сентября 1956 г.

Но теория Хомского не стала ни лингвистической, ни когнитивной революцией. В 1930-е гг. предшественник Хомского, я бы даже сказал, его вдохновитель, Леонард Блумфилд и Зеллиг Харрис, научный руководитель Хомского, разработали теорию языка, в рамках которой центральным элементом считалась структура, а не значение. Коммуникация признавалась вторичным элементом. Удивительное сходство с теорией самого Хомского. Еще один предшественник Хомского — Эдуард Сепир. Начиная с 1920-х гг. он разрабатывал идею о том, что психология (то, что некоторые сегодня называют познанием) исключительно сильно взаимодействовала с языковыми структурами и значениями. Несмотря на очевидное влияние предшественников, Хомский уже много лет утверждает, что его взгляды оригинальны и самобытны. В своей новой работе, посвященной эволюции языка, он вновь утверждает, что язык — это вычислительная система, а не система коммуникации [161].