Михаил Голубков - Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара

Писатель остроумно замечает, как в среде интеллигенции воздушно-капельным путем постепенно распространяется некий вирус, который можно описать тремя словами «Так жить нельзя». Причем никому не понятно, почему нельзя и как именно можно, но такое активно выражаемое недовольство страной было признаком принадлежности к высшему сословию: «Попав в семью Ласских, Гена не только укрепился в презрении к совку, но и усвоил улыбчивое снисхождение к этой стране, сразу выдающее в человеке врожденную интеллигентность». Многократно Ю. Поляков высказывается о «наоборотниках», которые пришли переделывать страну, считая, что нужно просто все повернуть на 180 градусов, и всем сразу станет хорошо жить. Но такие типичные представители эпохи не хотят учитывать опыт и достижения предшествующей поры, для них важно просто все поменять. К сожалению, опыт всей страны подсказывает, что такая система действительно не сработала.

Также по всему тексту разбросаны ироничные авторские замечания о способах продвижения по карьерной лестнице в 90-х: «В конце 1970-х тот попался на перепродаже краденых икон и три года грелся на мордовском солнцепеке. В 1990-е лучшей характеристики для назначения на высокий пост не было». Ю. Поляков подчеркивает, что в 90-е все самые ловкие и смышленые бросились строить бизнес из чего угодно, из подручных материалов, а к управлению страной встали «косорукие романтики с баррикад да еще те, кто умел брать взятки и откаты».

Писатель выводит особую категорию людей, зародившуюся в этот период и процветающую до сих пор – «гоп-стоп менеджеры», образующие особый класс – «паразитарий» (от слова «пролетарий», естественно). Это люди, которые ничего не могут созидать, а только лишь контролируют финансовые потоки и получают деньги за работу других людей. Также они с ног до головы увешаны дипломами о повышении какой-то загадочной квалификации.

Создавая образ редакции газеты «Мир и мы», писатель подчеркивает, как раньше люди буквально заваливали ее письмами, жаловались, просили помощи, сыпали идеями по переустройству мира и добыче «всеобщего счастья». И пусть эти идеи были нередко совсем безумными, но у людей еще была вера в то, что все можно изменить своими силами, а на журналиста смотрели, как на божество. Теперь же, как грустно отмечает главный редактор Геннадий Скорятин, народ перестал писать, потому что потерял последнюю веру во что-либо: «А после 1991-го люди сникли, разуверились, отупели, выживая, и не стало проектов скорейшего процветания, безумных идей блаженной справедливости, замысловатых подпольных изобретений. Ничего не стало. Слишком жестоким оказалось разочарование. Даже жалуются теперь в газету редко: не верят, что помогут. Несправедливость стала образом жизни».

Контекста перестройки и эпохи 90-х писатель касается еще и в повести «Небо падших». Главный герой, рассказывающий в купе свою историю случайному попутчику-журналисту, тоже представляет собой тип, в какой-то мере характеризующий это время: человек из «блатных», с телохранителем, сумевший «подняться» и сделать авиационный бизнес (не очень понятно, правда, какой – до сих пор отечественные авиакомпании летают исключительно на «Боингах» и «Аэробусах») в период хаоса и разрухи. Он знает, что в этом обезумевшем мире практически все уже продается и покупается, но свою странную любовь – секретаршу-переводчика Катю – ему не удается сохранить. На самом деле, книга показывает 90-е как время утраты всех ценностей, любых ориентиров в пространстве – старые идеалы пали, а новые еще не сформировались. И ее трагический финал – следствие того же.

Герой «Неба падших» в 90-е годы также не остался в стороне, а принял деятельное участие в августовском путче. Правда, сделал это нетривиальным способом – он в августе 91-го прислал защитникам Белого дома грузовик с водкой и бутербродами. И оценка им своего вклада в развязку событий дается не менее оригинально: «С водкой, наверное, погорячился. Может быть, пришли я им тогда пепси-колу – и путч обошелся бы без жертв!» Тут нельзя не вспомнить о «поколении Пепси», исследованию ментальности которого Виктор Пелевин посвятил свой знаменитый роман.

Юрий Поляков нарекает это время «эпохой перемен», намекая, вероятно, на культовую песню Виктора Цоя «Хочу перемен!», написанную в 1986 году. Интересно, что сам Цой признавал, что в какой-то момент песня стала восприниматься людьми «как газетная статья о перестройке», хотя сам он этот смысл в нее не вкладывал и о разоблачениях не думал. А двучастный рассказ А.И. Солженицына, также посвященный 90-м, называется «На изломах»: для автора «Архипелага ГУЛАГ» это время стало местом разлома, радикального поворота страны в иное русло. В первой части рассказа представлен карьерный путь Дмитрия Емцова от активного комсомольца и партийного работника до директора огромного завода, а затем резкое изменение положения в 90-е, когда объявили приватизацию и стали массово сокращать рабочих. Потеряв опорную ось своей жизни в 65 лет, Емцов тем не менее подстраивается под возникшие изменения, первым идет на приватизацию, а потом на основании завода Тезар создает успешный банк. Вот как сказано о герое в финале 1 части: «Те оборонные директора, которые и год и два всё ждали государственных заказов или производили в долг, – теперь жалко барахтались, как лягушки на песке. А Емцов – не только всё успел вовремя, но даже нисколько не расслабился от излома, но даже расхаживал по прежним своим территориям по виду ещё властней и гордей, чем прежде, знаменитым тогда красным директором.

Проходя казино, иногда и морщился: «этим импотентам, недоросткам, ещё сам заплатил бы, чтоб не слышать их музыки.» Он опять был – победитель, хоть и спрятал в дальний ящик стола свои прежние ордена и золотые звёздочки Героя. Гибкость ума и нестареющий деловой азарт – и ты никогда не пропадёшь».

Если в первой части писатель показывает, что происходило с промышленностью в 90-е, то во второй части Солженицын затрагивает другой аспект эпохи – расцветший криминал и молниеносно сформировавшийся банковский бизнес. На успешного молодого банкира Толковянова совершается покушение, и расследовать это дело поручают Косаргину, который в 1989 году допрашивал арестованного юношу. Ситуация поворачивается таким образом, что молодой и преуспевающий банкир учит жизни пожилого человека, некогда служившего в Органах и вершившего судьбы. Успех и прибыль не приносят Толковянову счастья – он, некогда отчисленный из университета и ушедший в армию, теперь жалеет о потраченной не на физику молодости.

В конце рассказа как будто сравниваются два жизненных пути – жизнерадостный Емцов, упавший с больших высот и сумевший все вернуть себе в новом времени, и банкир Толковянов, чувствующий, несмотря на преуспевание, что, погнавшись за наживой, он где-то свернул не туда. Но даже это сравнение, выигрышное для Емцова, представляется мнимым – очевидно, писатель не может быть полностью на стороне героя, сделавшего молниеносную карьеру в партии и нередко совершающего едва заметные компромиссы с совестью. Поскольку автор «Красного Колеса» в этом рассказе пользуется своим известным приемом – становится на точку зрения того героя, от лица которого ведется повествование, – конкретно по тексту довольно сложно реконструировать авторскую позицию. Возлагавший на перестроечные годы большие надежды и только что вернувшийся в страну А.И. Солженицын не мог не обнаружить в скором времени, что жить народу после всех изменений принципиально лучше не стало. Но так или иначе, несмотря на принципиальную разность идеологических позиций двух писателей – Ю. Полякова и А.И. Солженицына, – в отображении ситуации 90-х годов их представления об эпохе во многом сближаются.