Дмитрий Быков - Иностранная литература: тайны и демоны

– Какую?

– Ту женщину. Она меня привела и посадила у большого огня. Она очень давно ушла, я пошел ее искать и заблудился. Мне тебя не нужно. Мне нужно ту женщину.

Внезапно он метнулся к выходу, босые ноги глухо застучали по полу; Редлоу едва успел схватить его за лохмотья, когда он был уже у самой завесы.

– Пусти меня! Пусти! – бормотал мальчик сквозь зубы, отбиваясь изо всех сил. – Что я тебе сделал! Пусти меня к той женщине, слышишь! <���…>

Колючие глаза, чужие на этом детском лице, оглядели комнату и остановились на столе, с которого еще не были убраны остатки обеда.

– Дай! – жадно сказал мальчик.

– Разве она не накормила тебя?

– Так ведь завтра я опять буду голодный. Я каждый день голодный.

Почувствовав, что его больше не держат, он прыгнул к столу, точно хищный зверек, и крепко прижал к лохмотьям на груди хлеб и кусок мяса.

– Вот! Теперь веди меня к той женщине!

Редлоу указывает мальчику на дверь, «и маленькие босые ноги глухо застучали по полу, торопливо убегая прочь». И от этого глухого стука детских ножек нам становится действительно страшно.

В рассказе Александра Грина «Крысолов» (1920), написанном в совершенно готической традиции, есть поразительный кусок: главный герой видит на улице плачущего мальчика лет семи. И этот мальчик подходит к нему, хватает его за руку и со страшной силой удерживает, не пуская идти дальше. «Что с тобой?» – спрашивает герой. Мальчик все рыдает. «Ты потерялся?» А время – «рассвет с его первой мутью». И вдруг этот мальчик поднимает на героя розовое детское лицо и хихикает. Потом, так же хихикая, отпускает его руку, так что в ней остается ощущение укуса, и, посмеиваясь, быстро уходит. Вот этот момент действует на самого продвинутого читателя. Вот это сделано очень здорово! Но идет это опять-таки от Диккенса.

Во второй главе «Одержимого» под названием «Дар разделен» развивается глубокая, вечная, диккенсовская, а потом общая мысль о том, что человеческая натура неразложима. Утратив воспоминания о собственных страданиях, утратив понятие зла, профессор Редлоу стал творить зло вокруг себя. Некому было его предостеречь, потому что и окружающие утрачивали понятие зла. И Редлоу в раскаянии молит призрака: «Вернись и терзай меня днем и ночью, но только возьми обратно свой дар! А если он должен остаться при мне, лиши меня страшной власти наделять им других. Уничтожь зло, содеянное мною. Пусть я останусь во мраке, но верни свет тем, у кого я его отнял», – и тут Диккенс делает парадоксальный ход: последнюю главу «Дар возвращен» заканчивает словами: «БОЖЕ, СОХРАНИ МНЕ ПАМЯТЬ!» Именно так, прописными буквами. Ведь память нужна нам не для того, чтобы мучиться. Память нужна нам для того, чтобы нас предостерегать. И в этом величие этой пятой, уже не столько рождественской, сколько готической вещи. Потому что тема двойничества, вечная тема человека, который един и нерасторжим, в мировую литературу пришла с этой повестью. Наша попытка избавиться от нашего зла всегда ведет к тому, что оно только увеличится. Будем же учиться терпеть себя такими, какие мы есть.

Как справедливо заметила литературовед и критик Елена Иваницкая, люди читают про страшное не для того, чтобы погрузиться в страшное, а для того, чтобы отвлечься от страшного. И в самом деле, когда мы читаем триллер, мы получаем особого рода удовольствие – то удовольствие, которого мы никогда не получим от действительно страшной книжки: от дневников Анны Франк, например, или от хроники Второй мировой, или от хроники Освенцима. Это чтение невыносимо, мучительно. А вот триллер отвлекает. И в этом смысле Диккенс – великий благодетель и утешитель человечества. Он подарил нам несколько триллеров, благодаря которым мы можем забыть об окружающем нас триллере, исход которого нам, в общем, известен.

«Тайна Эдвина Друда» – единственный роман Диккенса, вокруг которого продолжают кипеть споры. Остальная часть его наследия оценивается, в общем, привычно. Диккенсу ставят в вину одни и те же вещи: многословие, избыточность, длинноты, идеальных героев, романтических злодеев. И в заслугу Диккенсу ставят тоже одни и те же вещи. Диккенс, по сути, выдумал викторианскую Англию. И Англия, какой мы ее знаем, во многих отношениях детище его воображения. Мы не забудем ни его героев, ни его остроты. Мы так и будем называть диккенсовскими персонажами обаятельных и неуклюжих холостяков, чистых и мужественных юношей, которые часто гибнут, нежных, женственных, болезненных девушек и так далее. И только «Тайна Эдвина Друда» – роман, вызывающий полярные оценки. Одни говорят, что это первая в жизни Диккенса катастрофическая неудача, что роман писался тяжело, мучительно и с отвращением. Другие – что это самая большая его удача, выход на качественно новый этап, и, если бы этот роман был закончен, он, безусловно, сиял бы как самый большой бриллиант в диккенсовской короне.

Я придерживаюсь мнения промежуточного: мне кажется, это великий роман, который стал великим помимо авторской воли. Сам Господь, чувствуя, что у Диккенса не очень ладится книга, вмешался в нее таким образом, что она осталась недосягаемым шедевром.

Написана, как мы знаем, первая ее половина, плюс одна глава, та самая двадцать третья, на которой обрывается действие. Три выпуска из предполагаемых двенадцати Диккенс подготовил к печати при своей жизни – апрельский, майский, июньский. 9 июня 1870 года, ровно через пять лет после роковой железнодорожной катастрофы, переломившей его жизнь в 53-летнем возрасте, он скончался. И после его смерти в бумагах нашли еще три законченных выпуска, одну черновую главу, обнаруженную Джоном Форстером, близким другом Диккенса, его первым биографом, и больше ничего. Ни намека, ни заметки, ни изложения сюжета.

Все дальнейшее диккенсоведение сосредоточилось на попытках понять, что все-таки должно было произойти в финале романа, какова будет судьба Эдвина Друда и что будет с Джеком Джаспером.

У нас этот роман известен благодаря четырехсерийной экранизации, где и роль повествователя, и роль Дика Дэчери сыграл Сергей Юрский. Александр Абрамович Аникст, главный отечественный шекспировед и британист, назвал эту экранизацию бесспорной удачей советского телевидения.

Напомню в общих чертах этот диккенсовский роман, удивительный по своей атмосфере. Диккенс, вообще говоря, колорист довольно мрачный. Он умеет сделать атмосферу текста по-викториански готичной. Уже предпоследний его роман «Наш общий друг», со всеми этими окраинами Лондона, шлюзами на Темзе, мрачной жизнью лодочников, «промышляющих кое-чем на реке», готовит отчасти «Тайну Эдвина Друда», не говоря уж о убийстве, переодеваниях, обязательной роковой тайне, которая преследует героя. Диккенс – рассказчик увлекательных историй, но никогда его история не была так мрачно аранжирована, так мрачно обставлена, как «Тайна Эдвина Друда», где значительная часть действия происходит на кладбище около старого собора, в склепах, на лестницах этого собора и так далее. И все это щедро сдобрено опиумным курением.