Чэнь Сяомин - Тенденции новейшей китайской литературы

В начале 1990-х годов литература Китая пребывала в довольно плачевном состоянии. Бурные идеологические стычки 80-х уже отгремели, и в культурном развитии настала промежуточная стадия – растерянность. Поэтому Ван Шо, появившийся тогда в мире литературы, сразу же приковал к себе взоры. Казалось, он заполнил пустырь истории. Поскольку культурная база у Ван Шо была обширной, его поведение – в противоположность деятельности предшественников – отличалось причудливым безразличием и безрассудным авангардизмом.

Ван Шо [381]занялся литературным творчеством в 1978 году, его ученический рассказ «Ожидание» вышел в «Цзефанцзюнь вэньи». В 1984 году в журнале «Дандай» опубликовали повесть «Стюардесса», а в 1985 году – повесть «Выныривая из моря».

Однако по-настоящему Ван Шо стал известен в 1988 году. Тогда по четырем его произведениям сняли фильмы: «Бездельники» (реж. Ми Цзяшань) по одноименному роману, «Сансара» (реж. Хуан Цзянсинь) по повести «Выныривая из моря», «И огонь, и вода» (реж. Ся Ган) по одноименной повести «Переводя дух» (реж. Е Даин) по повести «Резиновый человек». Ни у одного писателя до Ван Шо не экранизировали в столь короткий срок так много произведений, а уж тем более у такого молодого, как Ван, которому едва исполнилось тридцать лет. Почему же молодым режиссерам приглянулась проза Ван Шо? Им уже были не интересны переживания, описанные в традиционной прозе, а герои и сюжеты Ван Шо несли в себе новый опыт. Этот опыт не был плодом революции в литературе, он стал самым значимым результатом политики реформ и открытости. Это была практика жизни и система ценностей, относившиеся к только появившейся рыночной экономике.

Ценность прозы Ван Шо состоит в следующем. Во-первых, он создал крайне злободневные образы героев. Выбравшись из традиционной системы, эти персонажи стали «новыми людьми», изменившимися в угоду китайскому обществу тех лет, со свободным характером. Они выросли на скудной почве едва зарождающейся рыночной экономики, жили в нужде, разобщенно, уныло, но вольно. Это неприхотливое состояние прекрасно отвечало психологии людей того времени – они постоянно пытались что-то предпринять, но толком не знали, за что взяться. Ван Шо, возможно, первым в новейшей китайской литературе описал культурно-психологические особенности маргиналов: у этих людей нет определенного общественного занятия, они ненавидят систему за то, что не могут в нее попасть, но в то же время презирают ее и хотят от нее сбежать. Они остаются на окраине общества, потому что сопротивляются его централизующему влиянию, слоняются там, где в результате общественных сдвигов образуются бреши, блуждают и бесчинствуют в этих промежуточных зонах, а иногда обнаруживают в себе ярую страсть к разрушению и огромную взрывную силу. Маргиналы могут попасть в тюрьму, а могут сделаться нуворишами. Это, например, Чжан Мин в повести «И огонь, и вода», Ши Ба во «Всплытии», «Резиновый человек» в одноименной повести, Фан Янь в романе «Суть игры – в трепетании сердца» и другие персонажи. Разумеется, Ван Шо отразил в этих героях собственные ценности – на его взгляд, эти маргиналы есть так называемые «настоящие люди», то есть личности, которые сбросили оковы общественной системы и живут по своим правилам. У Ван Шо индивид уже определенно освободился от норм системы, сбежал от нее. Естественно, этот побег не принял форму прямого столкновения с обществом, это был только идеологический бунт. И хотя персонажи Ван Шо тоже слегка самоуверенны, они все же, как правило, умеют смеяться только над собой: высмеивая действительность, эти маргиналы зачастую высмеивают и самих себя и тем самым уничтожают единые ценностные нормы общества. Его «настоящий человек» – это «расколдованный» человек. «Настоящие люди» Ван Шо – простые, смертные существа, которых заботит лишь их собственное существование. Они отказываются от благородства и живут как хотят, без великих идеалов и стремлений. Эти маргиналы, конечно же, никакие не герои современности, а скитальцы, идущие по меняющейся жизни, первые анархисты. Только спустя много лет все осознали, что люди, о которых писал Ван Шо, в великом множестве появились в китайском обществе и превратились в главную силу экономических реформ и нового общества потребления в Китае. Впоследствии – в ходе стремительного развития китайской рыночной экономики – они даже стали успешными людьми.

Во-вторых, иронизируя по поводу чувства возвышенности и благородства, Ван Шо донес до читателя идею о «расколдовывании мира» – переоценке ценностей. Во второй половине 1980-х годов идеологическая практика уже пришла в упадок, поэтому скептицизм Ван Шо появился вовремя. Благодаря своему чутью писатель выразил чаяния, которые эпоха подавляла так долго. Он осмелился усомниться в нерушимости авторитетов и правды, высмеял существующие ценностные принципы жизни. Во многие эффектные диалоги персонажей автор ехидно включает политическую терминологию и афоризмы из литературных канонов, особенно формулировки времен «культурной революции». Ван Шо проповедует такую жизнь, при которой человек следует велению собственного нрава, писатель подчеркивает, что человеческие инстинкты и желания вполне законны. Персонажи Ван Шо отваживаются сорвать с себя тяжелое покрывало политики и морали и превратить эти общественные явления в материал для комических сюжетов, тем самым давая современной неприкаянной психологии возможность кощунствовать. Что есть вера? Что такое идеалы? Кто мы? Кто я? Ван Шо удается уловить скрытые сомнения людей той эпохи; для конца 1980-х он становится своего рода Ницше, пересматривающим все ценности в немного скандальной манере. Конечно, Ван Шо не так патетичен, как Ницше, но, опираясь на историю, он вновь агрессивно проходится по ценностно-идеологической системе, которая и так неоднократно подвергалась атаке со стороны движения за идеологическое раскрепощение, развернувшегося после «культурной революции». Тем не менее «расколдовывание» Ван Шо все равно служило творческим примером для современников, на писателя равнялись.

В-третьих, Ван Шо описал естественное состояние жизни. В традиционном реализме на жизнь по-прежнему смотрели сквозь призму идеологии, действительность отображали с точки зрения идеализированных представлений. Только Ван Шо по-настоящему вернулся к естественному жизненному состоянию, для которого свойственны индивидуальные переживания, примитивные инстинкты и желания. Опять же, это было первичное состояние жизни при рыночной экономике, эта жизнь сложилась в результате политики реформ и открытости (вторая половина 1980-х). Ван Шо, с одной стороны, высмеивал раздутые жизненные убеждения, с другой стороны – опустил жизнь до примитивного состояния, в котором она менее всего отстает от желаний и влечений. В мутном потоке рынка, сформировавшегося в период начального накопления, «Резиновый человек» Ван Шо похож на деревяшку, безразлично плывущую по течению: гонимый простейшими желаниями, он вступает в схватку с жизнью; в примитивной борьбе за выживание его бросает то туда, то сюда. Спекуляция, которой занимается «Резиновый человек», также напоминает некую игру-соперничество – не на жизнь, а на смерть, рискованную и увлекательную. Для героя не так важно, наступит ли завтра, он не заботится о последствиях игры и, кажется, не отделяет хорошего от плохого, жизнь от смерти. Ван Шо нравится смотреть, насколько далеко человек может зайти в своей свободе. Главного героя – циника, авантюриста, предприимчивого дельца нового типа, появившегося в эпоху реформ и открытости, – дурачат, да он и сам обманывает других. В реальном обществе, где обитает «Резиновый человек», рождается «культ золотого тельца», и разрастающаяся опухоль – стремление к материальному благополучию – начинает угрожать ценностным нормам и жизненным убеждениям. Люди не желают оставаться в тени и вместе с тем не знают, с чего начать. Существование – не вопрос идеологии или ценностей, в нем нет идеалов и целей: живя, ты просто живешь и получаешь удовольствие. Описывая поведение «Резинового человека» и то, как в прибрежных городах разрастается товарная экономика, удовлетворяющая примитивную жажду материального благополучия, Ван Шо пытается рассказать о процветающей жизни того времени, показать совершенно иное отношение к ней. Впрочем, «Резиновый человек» все же тревожится, что отступился от исконных представлений о морали и нравственности, от изначальных убеждений. Отчужденность, ощущение, что он злодей, вновь и вновь терзают его и в итоге приводят на грань нервного срыва. В этот «естественный» нарратив Ван Шо, разумеется, включает и собственные взгляды на жизнь, повесть даже отмечена отдельными модернистскими идеями.