Умберто Эко - Роль читателя. Исследования по семиотике текста [litres]

Такой тип смежности – навязанный своего рода насилием над кодом – оказывается настолько необъяснимым, что возникает необходимость в «толковании снов»; и необходимость эта сохраняется до тех пор, пока – после истолкования сна – данная смежность не институциализируется и не становится частью культуры. В этом смысле герменевтическая деятельность психоаналитика, когда она обращается к смежности на уровне референта, представляет собой не соблюдение кода – а уже сотворение кода [172].

Поскольку мы предположили, что при создании и «рассоздании» (in the making and unmaking; nel farsi e disfarsi) конкретных семантических полей Глобальная Семантическая Система как целое никогда не может быть полностью структурируемой (а если бы даже она и была таковой, она все равно не была бы реально структурирована; а если бы даже и была, мы все равно не могли бы описать ее целиком), то мы должны полагать, что только в теории каждая семантическая единица отсылает ко всем остальным. На практике существуют миллионы пустых валентностей и миллионы единиц, никак не соединимых с другими единицами.

Представим себе, что схема, данная в разделе 2.6, состоит не из четырех элементов (А, В, С, D) и двух соотнесенных уровней, а из бесконечного числа и элементов и уровней. Представим себе также, что D отделено от А не тремя шагами (А – k – k – D), а миллионами шагов. Если бы культура никогда не проделывала этих шагов, А и D никогда бы не были связаны друг с другом.

Мы можем установить связь между А и D без достаточных оснований или же на основаниях, которые до поры до времени трудно осознать, и мы можем делать это, нарушая или не нарушая ту семантическую систему, из которой исходим. Попробуем приглядеться к данному клубку семиотических проблем; это будет лишь первым подступом к гораздо более сложной задаче.

Прежде всего, каковы могут быть «хорошие» основания для установления метафорной связи? Можно различать два типа удачной метафоры: метафору всего лишь «приемлемую» и метафору «стоящую». Метафора (по крайней мере) «приемлема» тогда, когда ее метонимическое основание очевидно сразу (или после небольшого размышления). / Сон / вместо «смерть» или / корона / вместо «король» – это приемлемые метафоры (тут много общих сем или признаков-примет). Но никто не назовет эти метафоры «прекрасными» («beautiful»): в них нет того напряжения, той многозначности, той затрудненности, которые характерны для выражений эстетических.

Предположим теперь, что перед нами метафора, метонимическое основание которой неочевидно, например «selva oscura» («темный лес») в строке Данте [173]. В данном конкретном случае семантическая необходимость, связывающая «(пере)носитель» (the vehicle) (означающее – «лес»), относящийся к области физической географии, с той моральной сущностью, которая составляет «(пере)носимое» (the tenor), остается сокрытой, во всяком случае настолько, что позволяет играть в различные герменевтические игры, нацеленные на нахождение надежной интерпретации, достоверного чтения. Что же очевидно с самого начала? Очевидна ритмико-фонетическая необходимость на уровне означающих – другими словами, необходимость, обусловленная метром и рифмой, которые делают «обоснованным» («основания» тут – «музыкального» свойства) появление такого означающего, как / selva oscura /, в связи с такими означающими, как / dura / («суровый») и / paura / («страх», «ужас»). Наряду с возможным, но пока еще не выясненным отношением на уровне формы содержания мы ясно видим отношение на уровне формы выражения, и именно это заставляет нас верить, что должно быть также и некое соотношение на уровне формы содержания. Эта метафора – «стóящая», «красивая», потому что она предвозвещает семантическую необходимость еще до того, как эта необходимость определяется и обнаруживается.

В каких же случаях метафора оказывается «вводящей в заблуждение» («фальшивой») или «провальной»? В тех, когда недостаточная необходимость на уровне формы выражения сочетается с несоизмеримой дистанцией между «(пере)носителем» и «(пере)носимым» на уровне содержания, при том что количество новой информации оказывается разочаровывающе малым. Таковы многие метафоры в текстах барокко.

Например, в сонете Артале [174], посвященном Марии Магдалине, ее волосы названы / fiumi / («реки» [175]), что, несомненно, обусловлено необходимостью на уровне формы выражения: рифма необходимо связывает / fiumi / («реки»), / lumi / («светильники», «светочи» [176]) и / allumi / («озаряет»):

Но эта необходимость лишь побуждает искать метонимическую связь между реками и волосами. Когда же эта связь обнаруживается (отчасти благодаря одной из предыдущих строк, подготавливающей метафору сравнением), мы видим, что сема «текучесть», которая могла бы объединять эти две семемы, довольно периферийна по сравнению с семами, которые противопоставляют эти семемы друг другу: волосы на самом деле – сухие и твердые, а реки – влажные и жидкие. Правда (продолжая разговор об уровне содержания), мы вправе сказать, что семантическая необходимость слова / fiumi / могла бы быть усилена противопоставлением слову / soli / («[два]солнца»), которое метафорически замещает слово / occhi / («глаза»). Однако, поскольку очевидно, что связь между глазами и / soli / («солнцами») столь же мало «необходима», как связь между волосами и реками, а два промаха в сумме не дают одно попадание, то и две «необходимости», слабые каждая сама по себе, не составляют вместе большей «необходимости», даже если они и образуют хиазматическое противопоставление в контексте, полном метафор.

Иными словами: от формы выражения мы ожидаем, что она обеспечит нам предполагаемую или предлагаемую семантическую необходимость; а от формы содержания мы ждем, что эта необходимость, будучи явленной, каким-то образом обогатит наше знание – или знание об означаемых сообщениях, или же знание об операциональных возможностях кода.

В случае же Марии Магдалины знание о том, что ее глаза – солнца, а волосы – реки, никак не способствует лучшему пониманию личности этой женщины; таким образом, изощренный художественный механизм, который побуждает нас увидеть метафорные отношения на уровне семантики, оказывается или работающим вхолостую, или обманчивым. Наша способность пользоваться данным кодом никак не расширяется, потому что мы вряд ли когда-либо попадем в такую ситуацию, в которой сможем воспользоваться вновь метафорой подобного рода. Поэтический эффект в данном случае можно признать ничтожным, потому что поэзия здесь, очевидно, «ничему не служит». Напротив, «selva oscura» у Данте отсылает нас к незамкнутой цепи смысловых (семантических) ассоциаций, которые уходят своими корнями в традицию символических и теологических толкований и которые позволяют нам говорить о жизни, о грехе и вообще о ситуации человеческого существования на Земле. Это именно то, что – интуитивно – названо кем-то «универсальностью поэзии»: поэзия способна провоцировать (to provoke, provocare) такие изменения в плане содержания, которые оказываются действенными и вне того конкретного контекста, в котором первоначально возникла та или иная семантическая подстановка.