Умберто Эко - Роль читателя. Исследования по семиотике текста [litres]

b) Предложенная «грамматика (глубинных, или семантических) падежей» как будто неплохо работает в том, что касается предикатов, но требует некоторых добавлений в том, что касается аргументов. Используя нож как инструмент, я могу кого-нибудь убить. Но этим не исчерпывается проблема семантического представления-описания самого ножа. Я полагаю, что помимо и сверх структуры предикат – аргумент здесь было бы полезно использовать и такие категории, как: кто произвел данный объект, из какого материала, по каким формальным правилам и с какой целью. Подобное представление-описание напоминает четыре причины у Аристотеля [364](движущая, материальная, формальная и конечная [целевая]), но представление-описание «объекта» могло бы также быть превращено в представление-описание того действия, которое необходимо для создания этого объекта (т. е. не нож, а сделать нож).

с) Завершенная теория семантики должна была бы учитывать также и синкатегорематические единицы, такие как предлоги и наречия ( для, к, внизу, пока и т. д.). Работы ряда исследователей (Дж. Лич [365], Ю. Апресян [366]и др.) показывают, что это в принципе возможно, но исследования в данном направлении еще далеки от удовлетворительных и окончательных результатов (см. Теория ).

Я полагаю, что изучение теории интерпретантов Чарльза Пирса может внести существенный вклад в усовершенствование вышеназванных подходов.

Во всяком случае, есть некий разрыв (gap) между современным компонентным анализом и семиотическим разбором интерпретантов у Пирса. Современный компонентный анализ занимается в основном семантикой вербальных текстов, тогда как Пирс разрабатывал общую семиотику, нацеленную на все типы знаков. В Теории [367]я показал, что Пирс дает нам теоретическую возможность распространить метод компонентного анализа на все семиотические феномены, включая зрительные образы и жесты.

Однако, чтобы выдержать определенный параллелизм между двумя аспектами моего исследования [368], я ограничусь в разделах 7.2 и 7.3 лишь теми идеями и примерами Пирса, которые относятся к вербальному (словесному) языку, хотя это методологическое решение и вынуждает меня оставить в тени важные отношения между символами*, изображениями* и указателями* (индексами*). Мне могут возразить, что подобное ограничение обусловлено самой природой моего исследования: ведь Пирс утверждал, что интерпретации подлежат только символы (но не изображения и не указатели). Пирс писал [369]:

«Прагматицизм не может дать какую-либо интерпретацию (translation) значения имени собственного или другого обозначения индивидуального объекта» (5.429) [370]; у качеств нет «целостных идентичностей, но лишь сходства или частичные идентичности» (1.418). Только символы представляются примерами подлинной Третьести* (поскольку они могут быть интерпретированы), в то время как изображения (icons) качественно вырождены (qualitatively degenerate), а указатели (indices) реактивно вырождены (reactionally degenerate), поскольку оба зависят от чего-то другого без какого-либо посредничества (изображение – от качества, указатель – от объекта*) (2.92 и 5.73). Более того, «не у всех знаков есть логические интерпретанты, а только у интеллектуальных понятий и у им подобных» (5.482).

Я думаю, однако, что общий контекст мыслей Пирса, к счастью, противоречит этим его утверждениям [371]. Если полагать (как это делает Пирс в 1.422 и 1.447), что качества всегда являются общими, то трудно обойтись без утверждения, что они могут и должны быть каким-то образом определены и интерпретированы. Что же касается изображений, то следует помнить, что возможность делать дедуктивные выводы, исходя из тех изображений, которые называются диаграммами*, зависит от того факта, что диаграммы могут быть интерпретированы и на самом деле порождают интерпретанты в сознании своих интерпретаторов [372].

Знаковая функция (a sign-function) соотносит данное выражение с данным содержанием. Содержание определяется культурой вне зависимости от того, согласуется оно или нет с данным состоянием мира. «Единорог» – такой же знак*, как и «собака». Возможность говорить о каждом из этих знаков обеспечивается определенными указательными приемами (indexical devices), хотя о «собаке» можно говорить как об индивидуально существующем объекте, а о «единороге» – нельзя. То же относится и к образам (images) собаки и единорога. Те образы, которые Пирс называл изобразительными, или иконическими знаками (iconic signs), также суть выражения, соотнесенные с неким содержанием. Если они обладают свойствами чего-то (или подобны чему-то), то это что-то – не объект в мире или состояние мира, на который (которое) можно указать, но некое структурированное и аналитически организованное содержание. Образ (image) единорога не подобен «реальному» единорогу; мы узнаём его не благодаря нашему опыту восприятия «реальных» единорогов, но потому, что он имеет черты, входящие в определение единорога, выработанное данной культурой в рамках конкретной системы содержаний. То же можно сказать и в связи с указательными приемами (см.: Теория [373]).

Самодостаточность универсума содержания, предоставляемого данной культурой, объясняет, почему знаками можно пользоваться так, чтобы посредством их говорить неправду. О знаковой функции (a sign-function) мы вправе говорить тогда, когда нечто можно использовать для того, чтобы лгать (и, следовательно, для разработки идеологий, для создания произведений искусства и т. д.). То, что Пирс называл знаками (т. е. то, что для кого-то выступает вместо [stands for] чего-то иного в некоем отношении или качестве), является таковым лишь потому, что я могу использовать репрезентамен* для отсылки к фиктивному состоянию мира. Даже указатель можно подделать так, чтобы он обозначал событие, которое не имело места и в действительности никогда не порождало свой предполагаемый репрезентамен. Знаки можно использовать для того, чтобы лгать, потому что они отсылают к объектам или состояниям мира лишь опосредованно (vicariously). Непосредственно они отсылают лишь к определенному содержанию. Таким образом, я утверждаю, что отношение между signifiant и signifié (или между знаком-носителем значения [sign-vehicle] и означаемым [significatum], или между знаком и его значением) автономно и не требует наличия некоего обозначаемого объекта как элемента своего определения. Поэтому возможно разработать теорию означивания (a theory of signification) на основе чисто интенсиональной семантики. Я не хочу сказать, что у экстенсиональной семантики нет никакой функции. Напротив, она контролирует соотношение между знаковой функцией (a sign-function) и данным состоянием мира, когда знаки используются для того, чтобы говорить или упоминать о чем-то. Но я хочу подчеркнуть, что любая экстенсиональная семантика может быть разработана (и процедуры высказывания или упоминания о чем-то могут быть обеспечены) только потому, что интенсиональная семантика возможна как самодостаточный культурный конструкт (т. е. как код или система кодов).