Джабраил Мурдалов - Неизвестный Поэтъ XIX века. Памятник Поэзии

Гора тотчас рождает – мышь. —

Теперь Морфеевых явлений,

В деревне, с утром прекращон

И с труппой легких сновидений

В столицу перебрался он.

За ним взвились и полетели

Актеры всего его толпой:

Прислужников крылатый рой

Его волшебной колыбели.

Он там заботы гонит прочь,

Восходом солнца презирая

И ставни дома затворяя

Творить искусственную ночь;

Но труд, с зарею пробуждает

Ему покорное село,

И враг Морфея поднимает

Свое потливое чело.

Он здесь господствует, он дани

Сбирает верно каждый день,

К себе воздвигнутые длани

Здесь редко повстречает лень;

Жрецов ей мало; но в столице

Она пленяет красотой

И носится по мостовой

В своей покойной колеснице.

Там рукоплещет ей народ,

Ей раболепствует невольно,

Она с него самодовольно

Дань изобильную берет.

Самовластительно владея

Толпой огромною, она,

Как благодетельная фея,

Вознесена, упоена;

Ее лелеют и ласкают

Враги занятий и работ,

Они личину надевают

Служебных, будто бы, забот:

Друзья одной тревоги вздорной

И бестолковой суеты,

Они под маскою притворной

Обильно рвут ее цветы;

Забавы разные роями

Им производят каждый день,

Дарит их новыми плодами

Изобретательная лень;

Но говоря чистосердечно,

Не все ей ставят алтари,

Ей грубиянят бесконечно

Судебных мест Секретари;

Военный, в службе, на параде;

Ученый, при своей лампаде,

И неусыпный стихоплет,

Когда недуг его берет.

Но полно, яркими лучами

Играет солнце в небесах,

Крестьяне, светлыми косами,

Природу бреют на лугах;

Зефир порхает перелетный,

Слегка шумит между кустов,

Умолкнул в тишине болотной

Нестройный хор ночных певцов.

Из-за реки несутся трели,

Пастушьей утренней свирели

И поселяне на луга

Кладут душистые стога.

Поближе к мирному селенью

Бежит сиротка – ручеек

И, под решетчатою тенью,

Уныло воет одинок.

Ветвистым кленом осененный,

Неподалеку от корней,

Там в тишине уединенной

Стоят печальный мавзолей.

Над жертвой алчного Сатурна

Белеет мраморная урна

И в наказанье за грехи

Плохие в золоте стихи.

На посох опершись кленовой,

Безмолвно, на скамье дерновой,

Старик, знакомец наш, сидит,

Играя веткою дубовой

Пред ним вертится Леонид:

– Скажи мне, начал он – давно ли

Воздвигнут этот мавзолей

И кто, наперсник общей доли,

Под ним скоромил злых червей? —

«Его при самой колыбели,

Сказал Священник, я узнал,

Его я принял от купели

И в землю я же провожал;

В ее несытную утробу

Он сердце пылкое унес,

И много в жизни перенес

Собратий укрощая злобу;

Он в мире чудаком прослыл

За правду чистую страдая,

Он этот плод Святого рая

Всем без изъятья подносил.

Он в чаше не хотел коварства

Сыропы лести предлагать,

Но правду – горькое лекарство

Советывал употребляет;

Гонимый злобную судьбою,

За дар судьбы он пострадал,

Он не был близорук душою

И маску хитрых проникал;

Во что бы ни была одета

Прибежище лукавых, ложь,

Но для открытия секрета

Он презирал сокрытый нож;

Ее магнитную одежду

Рукою смелою снимал,

И тем не редко избавлял

Ей привлеченного невежду.

Писал, печатал, говорил,

Пронырливость разоблачая,

Пружины лжи уничтожая,

Он жертву правде приносил.

Источника Махиавелизма,

Противного Иезуитизма,

Он гнал благоуханный чад,

Притворной ласки сладкий яд;

Он не любил их обаянья,

Их гордости смиренный рог,

Иуды светского лобзанья

В душе своей терпеть не мог.

Ему судьбы дары благие

Служили истинно во вред,

Любил он чистой правды свет

И рвал лукавых сети злые;

Усердно предварял обман,

Слепцу указывал капкан;

Но изнемог в борьбе неровной,

Толпа лукавая сильна!

Давно Европа передана

Заразе язвы хладнокровной;

Себялюбивая чума

Убийство сердца и ума;

Она господствует издавна

Над жалким обществом людей

И производит своенравно

Рабов усердных и друзей;

Но все наемники, из платы

Они трудятся для себя,

Все чувства сердца истребя,

И дружбы истинной догматы.

Что жизнь их? Вечный маскарад:

Они уверились из-детства,

Что мир слабейшими богат,

Что цель оправдывает средства.

Вперед рассчитаны их дни,

Вперед затвержены морали,

Они с слезами, без печали;

Без сердца с чувствами они,

Смеются вовсе без веселья,

И все изящное, для них,

Произведение безделья

И средство уловлять других;

Рассудок их всегда в работе,

Но совесть им подавлена,

Как вещь пустая в их расчете,

В отставку выгнала она.

Внимая ближнего несчастья

Они жалеют без участья,

Руки без цели не дадут,

Без цели дружбы не ведут;

Советы их всегда лукавы,

Они кидают их для славы,

Чтобы вернее обмануть,

Иль навести на тот же путь.

Лукавца хитрому совету

Не должно слепо доверять,

Но все вниманье обращать

Как на фальшивую монету,

Которая, хотя блестит,

Но может подорвать кредит.

Им нужны ласки, угожденья,

И за ничтожность лестных слов

С услугой будь для них готов, —

Иначе дружбы измененье,

Потом и вечное забвенье.

Блажен избранник из людей,

Кто прозорливостью владеет,

Проникнуть хитрого умеет

И избежать его когтей;

Но тот счастливее, кто любит

Своим собратьям помогать,

От козней ближнего спасать

Талант он взятый усугубит:

Благословения слепых

Руководителю отрадны,

Он им глаза, он водит их

Как нить известной Ариадны.

Но мой знакомец уступил,

Не мог снести врагов напоры;

И пламень брани погасил.

Сокрылся он в уединенье,

И здесь незнаемый никем,

Кляня противных озлобленье,

– Напрасно! Действуя за правых,

Имел он в сердце верный щит,

Заметил старцу Леонид,

Имел оплот против лукавых! —

«Но, друг мой, не всегда тот глуп

Кто гнет уступчивую спинку».

– Я в баснях не люблю тростинку

Сломи меня, но я был дуб! —

Старик качая головою

С усмешкой юноше сказал:

«Еще ты бури не видал,

Посмотрим позднею порою,

Что скажешь ты, под сединою;

Но между тем, не ждет ли нас

Что в эти дни тебя пленяло,

Наш царь говаривал бывало,

Что для потех довольно час».

– Согласен с правилом Петровым;

И так довольно нам гулять,

Вооружась терпеньем новым,

Пойдем премудрость изучать. —

Они отправились к селенью,

А мы, чтоб не мешать ученью,

Одни, с читателем моим,

О том о сем поговорим.

Любовь, заманчивой отравой

Повсюду смертному грозит,

Клокочет яростною лавой