Лев Успенский - По закону буквы

…Конечно, нам до 1918 года с изображением звука « и » хватало хлопот (сами подумайте: И, I, Й, V ). Но с английскими сложностями их не сравнить.

Впрочем, можно кое-что и добавить.

В ряде ситуаций наша буква И может читаться как «ы». Так, весьма непоследовательно мы пишем рядом «цифра» и «цыган», «цыпленок» и «цимлянское»…

Недаром же один из героев Тургенева выговаривает слово «циник» как «цынык»!

На мой взгляд, следовало бы уже давно во всех русских и полностью обруселых словах вроде «цифра», «цыган» писать Ы , а не И . Но недопустимо переносить наши законы следования И — Ы за звуком « ц » на слова, явно заимствованные и уж тем более на иностранные названия и имена.

У очень любознательных читателей может возникнуть вопрос: а почему же все-таки, избирая в XVIII веке письменный знак для « й », остановились именно на И хотя бы и с «краткой»? Были ли тому какие бы то ни было основания?

Пожалуй, да. Наша буква Й , как указывают некоторые специалисты, которые относят ее к неслоговым гласным и не считают знаком для согласного «йот», отличается в произносительном отношении от И лишь еще более суженной артикуляцией; все же остальное расположение органов речи при произнесении звуков, выражаемых обеими этими буквами, остается сходным.

Тогда естественно, что в качестве знака для неслогового гласного избрали именно «и с краткой», а не «о с дужкой» или не «а с двумя точками».

Гораздо менее резонно (если стоять на этой точке зрения) поступили те ученые, которые в 1758 году разбили букву И на И, I и «ижицу».

Мне вздумалось напомнить вам некоторые «поэтические образы» и языковые тропы, связанные с буквой I , теперь уже почти никому, кроме тех, кто имеет дело с книгами старой печати, не знакомой.

Во французском языке, да и вообще во всех пользующихся латиницей языках образ «и с точкой» и «точки над и» вполне осмыслен и законен. Когда А. Мюссе говорит, что «над пожелтевшей колокольней луна подобна точке над «и», каждый его читатель представляет себе единственно возможную форму латинского строчного i . Образ Мюссе сохранил полную силу свою и для читателя — нашего современника, если он западноевропеец.

Когда Достоевский писал, «неужто нужно размазывать, ставить точки над «и», он тоже мог уверенно рассчитывать на «со-понимание» своего тогдашнего читателя: для того времени образ «и десятеричного» был законен, привычен и близок. Но интересно, как сильна языковая инерция. С момента, когда была поставлена последняя «точка над «и» в русском письме, прошло уже по меньшей мере 45–50 лет (некоторые «староверы» еще в 1925 году продолжали писать «по-дореволюционному»), а мы и сейчас преспокойно и охотно говорим и пишем: «пора поставить точки над «и», призывая к самым решительным выводам из какого-либо факта. Не то удивляет, что такая метафора срывается с языка или пера у стариков вроде меня, переставивших за первые 18 лет своей жизни сотни тысяч этих пресловутых точек. Нет, весьма спокойно употребляют тот же образ и совсем молодые люди, в глаза не видевшие «и десятеричного», да нередко и не настолько хорошо знающие латиницу, чтобы слово «и» вызывало в их представлениях образ i …

У Ломоносова есть неоконченное, к сожалению, произведение, широкой публике мало известное. То, что великий русский энциклопедист не довел эту работу до конца, тем огорчительней, что в ней он намеревался свободно и полно выразить свои взгляды на живые соотношения между русскими буквами и русскими звуками.

То, что дошло до нас от этого произведения, носит, по обычаям того времени, достаточно замысловатое, а по нраву самого автора — довольно ироническое заглавие: «СУД РОССИЙСКИХ ПИСЬМЕН ПЕРЕД РАЗУМОМ И ОБЫЧАЕМ ОТ ГРАММАТИКИ ПРЕДСТАВЛЕННЫХ».

Как обещано заглавием, в «пьесе» действуют «персоны» — Обычай, Разум, Грамматика и, кроме них, Сторож, а также множество букв российской азбуки, занятых, наподобие бояр еще очень памятной в ломоносовские времена допетровской Москвы, местничеством, самолюбивыми перекорами и соперничеством по части возможно более «хлебных» и «тёплых» мест в правописании.

Суд начинается с того, что важный вельможа Обычай, заслышав некий шум за сценой, спрашивает у Сторожа: в чём там дело?

Оказывается: «Пришла боярыня, которая завсегда в белом платье с чёрными полосами ходит и одно слово говорит десятью».

По этому краткому, но выразительному описанию и Обычай и Разум — оба судьи — легко догадываются: «Никак госпожа Грамматика?»

Уже самое начало показывает, что жанр, избранный Ломоносовым для своего сочинения, есть жанр отнюдь не академически строгий, а скорее развлекательный.

Сразу же выясняется, что у обоих Судей нет особой «предилекции» к этой даме.

«Куда какая досада! — говорит Обычай. — Она, право, весь день проговорит, да и того на одно правописание недостанет.

Наверное, устами Обычая говорит тут сам Ломоносов. Не то чтобы он был противником науки Грамматики; ему надоели бесконечные споры по грамматическим пустякам с его оппонентами Тредиаковским и Сумароковым, да и с более мелкими чинами «де Сьянс Академии».

«На одно правописание? — подхватывает ироническое замечание Обычая Разум. — Нет, сударь, она имеет такое особливое искусство, что об одной запятой может написать великую книгу…»

Обычай горько жалуется, что «непостоянная госпожа Мода» мешает ему «удержать и утвердить в прежнем своем добром состоянии, что от меня зависит», «стараясь все то развратить или и вовсе отменить, что я уже давно за благо принял»…

…Сторож меж тем у входа ведет борьбу, не пуская в «зал суда» просительницу. Грамматика рвётся в суд, утверждая, что ее «дело есть нужное». «Пусти её», — приказывает Разум.

Добившись своего, Грамматика требует вмешательства Суда в дела её подчинённых и подданных — «письмен». Положение тревожно: «Письмя письменем гнушается, письмени от письмене нет покою, письмена о письменах с письменами вражду имеют и спорят против письмен».

«Мы, — не без яда отвечает Разум, — знаем, сударыня, давно твои спряжения и склонения».

Обычай приказывает: «Пожалуй, говори как водится…»

Выясняется грустная картина.

«Российские письмена давно имеют между собою великие распри о получении разных важных мест и достоинств. Каждое представляет свое преимущество. Иные хвалятся своим пригожим видом, некоторые приятным голосом, иные своими патронами, и почти все старинною своею фамилиею. Сего… их несогласия… прекратить невозможно».