Джон Лайонз - Введение в теоретическую лингвистику

Аристотелевское противопоставление материи и формы было использовано некоторыми грамматистами также и для разграничения того, что мы можем назвать знаменательными и служебными «частями речи». Значимы в собственном смысле слова лишь знаменательные «части речи» (существительные, глаголы, прилагательные и наречия): они «обозначают» предметы мысли, составляющие «содержание» суждения. Другие «части речи» (предлоги, союзы и т. д.) сами по себе ничего не «обозначают», а просто участвуют в формировании значения целых предложений путем наложения на них определенной «формы», или организации. Это разграничение напоминает, с одной стороны, разграничение, проводимое Аристотелем между «словами» в собственном смысле и «союзами» (ср. § 1.2.5), и, с другой стороны, разграничение, традиционно проводимое в китайской грамматической теории между «полными» и «пустыми» словами. Будучи воспринято грамматистами Пор-Рояля (ср. § 1.2.8), оно получило затем дальнейшее распространение; оно использовалось Лейбницем и многими философами, испытавшими на себе его влияние. В современных изложениях грамматической теории это разграничение часто проводится в терминах «лексического» и «грамматического» значения (ср. § 9.5.1).

Заключая данный раздел, следует сказать несколько слов об общем влиянии «аристотелевской» логики на традиционную грамматическую теорию. Философы часто высказывают суждение, что аристотелевская теория «категорий», особенно его разграничение между «субстанцией» и «акциденцией», является просто отражением

Грамматической структуры греческого языка и что если бы Аристотель говорил на языке с существенно иной грамматической структурой, то он установил бы совершенно другой набор «категорий» и, возможно, другую систему логики. Грамматисты, с другой стороны, склонны утверждать, что некоторые из разграничений, проводимых в традиционной грамматике, носят чисто «логический» характер (например, разграничение между собственными и нарицательными именами существительными) и не могут быть подтверждены фактами греческого и латинского языков [52]. Сосуществование этих двух точек зрения наводит на мысль о том, что соотношение традиционной грамматики и «аристотелевской» логики, вероятно, гораздо сложнее, чем обычно считают. Именно так и обстоит дело в действительности. Как будет показано в настоящей главе, недавние результаты в области синтаксической теории (в частности, разграничение «глубинной» и «поверхностной» структуры; ср. § 6.6.1) могут помочь нам в определении того, до какой степени согласуются друг с другом «категории» логики и грамматики.

В целях удобства при обращении с терминологией в последующих разделах мы будем называть «части речи» первичными грамматическими категориями, а такие понятия, как время, наклонение, падеж и т. д., — вторичными грамматическими категориями. Традиционные синтаксические понятия «субъекта», «предиката», «объекта» и т. д. будут именоваться функциональными категориями. По причинам, которые сейчас будут ясны, мы сначала рассмотрим вторичные грамматические категории.

В большинстве трактовок того явления, которое мы для удобства называем вторичными грамматическими категориями, отводится видное место традиционно выделяемым словоизменительным категориям латинского и греческого языков: числу , роду и падежу для существительного; лицу , времени , наклонению и залогу для глагола. Вспомним, что в традиционных словоизменительных определениях частей речи роль различительного критерия для существительного играл падеж , а для глагола — время (ср. § 1.2.5). В нашем изложении мы будем придерживаться принятой практики, уделяя основное внимание категориям традиционной грамматики. Мы увидим, что, хотя эти категории могут применяться в весьма широких пределах, они нуждаются в переформулировании на базе современной порождающей грамматики, которая первичным считает синтаксис, а словоизменение рассматривает лишь как один из способов уточнения синтаксических отношений в предложении (ср. § 5.4.2).

Введем теперь понятие дейксиса , к которому мы будем часто обращаться в ходе рассмотрения грамматических категорий. Любое высказывание на естественном языке произносится в конкретном месте и в конкретный момент времени: оно связано с определенной пространственно-временно́й ситуацией. Оно произносится конкретным лицом (говорящим) и адресовано обычно какому-либо другому конкретному лицу (слушающему); будем считать, что говорящий и слушающий в типичном случае отличны друг от друга (бывают, конечно, случаи присутствия более чем одного слушающего) и что, кроме того, в типичном случае они находятся в одной и той же пространственно-временной ситуации. (Заметим, что часто встречаются высказывания, которые связаны с ситуациями «нетипичными» с этих точек зрения: с одной стороны, человек может разговаривать «сам с собой»; с другой стороны, когда человек говорит по телефону, то слушающий не находится с ним в одной и той же пространственно-временной ситуации.) Мы будем, далее, считать, что типичное высказывание включает соотнесенность с некоторым объектом или лицом (которое может как совпадать, так и отличаться от говорящего и слушающего; ср. Have you finished yet? 'Ты уже кончил?': Has he finished yet? 'Он уже кончил?' и т. п.); объект или лицо, соотнесенность с которым содержится в высказывании, мы будем называть в нашем изложении «субъектом дискурса» [53]. Высказывание, следовательно, содержит столько «субъектов дискурса», сколько в нем лексических единиц, соотносящихся с объектами и лицами.

Понятие дейксиса (этот научный термин грамматической теории является просто греческим словом, означающим «указание») вводится для описания «ориентационных» свойств языка, связанных с местом и временем произнесения высказывания. Так называемые «личные местоимения» (I 'я', you 'ты, вы', he 'он' и т. д.) составляют только один класс элементов языка, значение которых должно определяться со ссылкой на «дейктические координаты» типичной ситуации высказывания. Другим примером элементов, которые включают компонент дейксиса, могут служить такие обстоятельства места и времени, как here 'здесь' и there 'там' («вблизи говорящего»: «не вблизи говорящего»), now 'сейчас' и then 'тогда' («в момент речи» : «не в момент речи»). Это лишь самые очевидные примеры того, как грамматическая структура языка может отражать пространственно-временные координаты типичной ситуации высказывания.