Маргарита Громова - Русская современная драматургия. Учебное пособие

Пьеса А. Арбузова «Победительница» не случайно имела рабочее название «Таня-82». Ее героиня Майя Алейникова, процветающая деловая женщина, по существу – «Антитаня», так как превыше всего в жизни ставит свое дело и на пути к достижению этой «деловой» цели не останавливается ни перед чем.

По жанру эта пьеса – притча-исповедь женщины, которая, «земную жизнь пройдя до половины», наступательно, победно, достигнув высот карьеры и всеобщего признания своей «чисто мужской хватки», вынуждена признать эту свою жизнь «проигранной». На пути к «вершине» (Майя третий человек в институте, все административные дела, по существу, сосредоточены в ее руках), в погоне за синей птицей она растоптала, предала любовь Кирилла – самое Дорогое, как оказалось впоследствии, в ее жизни. Едва не разбила семью своего учителя Генриха Антоновича, не любя его, а исключительно из желания «подстраховаться», укрепить свои позиции. Из карьеристских соображений отказалась иметь ребенка, то есть совершить «лучший поступок женщины на земле». Она не умеет любить, не умеет дружить, неизменно подчиняя окружающих своей эгоистической воле, не беря в расчет их личность. На преданного ей Игоря Константиновича она смотрела как на очередного воздыхателя. «Примеряя» его к себе, она решает, что он «мужчина в доме… не более»; «Какая нелепица!.. Нет. С Кириллом было не так… Слезы, восторг, отчаяние… Двадцать лет прошло, а все думаю неотступно…» (3, 17).

Воспоминания о Кирилле прерывают диалоги героини с людьми из «нынешнего» ее окружения, в котором она отмечает свой сорокалетний юбилей: Зоей, Игорем Константиновичем, Полиной Сергеевной, Марком. Она виновата перед ними всеми, но перед Кириллом больше всего, и память неотступно казнит ее за давнее предательство. «Я думала, что и не вспомню его никогда, а теперь…» (3, 36). Каждый из персонажей дает ей почувствовать, что «жестокие игры» неизменно отзываются на судьбе «игрока». «Не огорчайтесь, – не без иронии замечает Игорь Константинович на признание Майи в ее неспособности к кулинарии. – Нельзя одерживать победы на всех фронтах сразу» (3, 17). Полина Сергеевна напоминает Майе, что когда-то она действовала жестоко, но в расчете по крайней мере «небеса штурмовать», т. е. из увлечения наукой, а вылилось все в довольство административной властью. Но резче всего бьет по ее честолюбию и нынешней триумфальной победности Марк Шестовский, журналист, с которым она захотела вдруг однажды «отдохнуть» от жизненного марафона, построить «тихую пристань» и чья любовь к Майе была преданной, страстной и молчаливой. Он не может ей простить, что она отказалась родить ребенка только потому, что «Назревали события в институте». «Счастье? – говорит он ей на юбилее. – Что ж, случается. Однажды и нас с тобой оно чуть не посетило… Только спутал карты некий Петренко, с которым ты тогда мужественно боролась… Кстати, это кажется, он нынче сидел с тобой рядышком за праздничным столом и вещал в твою честь заздравные тосты… И как уютно закончилась ныне ваша знаменательная тогда идейная борьба. Мир! Мир во всем мире! Общий вальс! А прошлое забыто. Отошло в небытие… Но нет и счастья, которое было тогда рядом» (3, 45). Марк первый и единственный прямо и недвусмысленно говорит ей о том, в чем она в течение двадцати лет боится признаться себе, в том, что она предала Кирилла: «Как легко и просто ты расправилась с этим мальчиком. Но так и не призналась себе до конца в преступлении. А оно было совершено!» (3, 41). И если Майя где-то, иронизируя над своими победами («все одерживаю победы, все одерживаю…»), все же шадит себя (не пригласила на свой юбилей из всех свидетелей своего пути к триумфу лишь Кирилла), то Марк, произносит ей приговор беспощадно, начисто снимая со слова «победительница» его прямой, неиронический смысл. «Неясно только, к чему ты затеяла этот юбилей. Что хотела доказать? О каких доблестях жизни собиралась поведать? Что ты стала деловита и смекалиста? И что твой женский ум почти не уступает нынче мужскому разуму? И в делах административных нет тебе равных? Какое великое достижение – наконец-то перестать быть женщиной! Вполне в духе славной эпохи эн-тэ-эр» (3, 49).

Сцены-диалоги и сцены-воспоминания перемежаются в пьесе звуковыми заставками, воспроизводящими хаос звуков в эфире. Эти фонограммы символизируют бурный поток жизни, где смешалось все: и шепот влюбленных, и голоса детей, и современные песни, и объявления о приходе и отправлении поездов, о научных открытиях, о пропавшем щенке, за которого маленький владелец голосом, полным отчаяния и мольбы, обещает «любое вознаграждение… Любое… любое…» В нее же вплетается информация о разбушевавшихся стихиях в разных концах планеты, о преступлениях против окружающей среды, против человечества… И над всем этим хаосом величественно и мудро, как подобает вечности, звучат стихи японской и корейской классической поэзии, философские, символические миниатюры о красоте гармонии и трагедии её утраты. Эти прорывы в тишину в бешеной пляске звуков – как призыв остановиться, возвыситься над суетой сует, оглянуться на свою собственную жизнь. В Рижском ТЮЗ'е, впервые поставившем этот спектакль, сцена воссоздает салон легкового автомобиля, как бы мчащегося в шумном вихре жизни, – и в нем современная, изящная женщина – «проигравшая победительница».

Автор, как никогда, суров к своей героине. Когда-то она предпочла «золотую карету» той жизни, о которой мечтал Кирилл: «Обещаю тебе неспокойные дни – горе и счастье, радость и печаль» (3, 66). Теперь бы она многое отдала, чтобы вернуть прошлое. Но…

Она безнадежно опоздала на давно назначенное свидание с Кириллом. Он погиб.

Пьесы А. Арбузова 70—80-х годов создавались в очень непростое время начала перестроечных процессов, разрушения атмосферы показушного благополучия, казенного лозунгового оптимизма. Трудно сказать, куда повернулось бы его перо в дальнейшем. Время это во всех его жестоких реалиях воссоздано его учениками, влившимися в «новую волну» драматургов. Учитель все понимал. Он попытался сказать свое слово о «жестоких играх» но по-своему. По-Арбузовски. Посвятив пьесу «Жестокие игры» «товарищам по студии», он не изменил себе. Светлая грусть последних произведений Арбузова не отменяет «пиршества жизни во всех ее проявлениях», каковым была вся его драматургия.

1. Арбузов А. Выбор. Сборник пьес. М., 1976.