Тимур Радбиль - Основы изучения языкового менталитета: учебное пособие

Прецедентные феномены.Понятие «прецедентные феномены» восходит к понятию «прецедентные тексты», введенному Ю.Н. Карауловым: «Назовем прецедентными тексты, значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, имеющие сверхличностный характер, т. е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников; и, наконец, такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной личности». Однако современная теория «прецедентности» ставит вопрос о прецедентных явлениях, которые имеют не обязательно вербальную природу (В.Г. Костомаров, Ю.А. Сорокин, В.В. Красных, Д.Б. Гудков и т. д.).

В.В. Красных предпочитает говорить именно о «прецедентных феноменах» как о феноменах сознания, культуры и поведения. Апелляция в своем опыте к чему-то знакомому и обладающему приоритетной ценностной значимостью для члена социума или этноса есть проявление древних речеповеденческих моделей семиотического поведения, когда человек ориентировался на жесткую систему предписаний и запретов, сформулированных в «авторитетном слове».

В.В. Красных выделяет следующие признаки прецедентных феноменов:

1) хорошо известные всем представителям национально-лингвокультурного сообщества («имеющие сверхличностный характер»): прецедентный феномен «хорошо известен всем представителям…» постольку, поскольку последние знают (как минимум) о его существовании и имеют некий общий, обязательный для всех носителей данного ментально-лингвального комплекса, национально-детерминированный, минимизированный инвариант его восприятия;

2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане: за прецедентным феноменом всегда стоит некое представление о нем, общее и обязательное для всех носителей того или иного национально-культурного менталитета, или инвариант его восприятия, который и делает все апелляции к прецедентному феномену «прозрачными», понятными, коннотативно окрашенными;

3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингвокультурного сообщества.

Они могут быть как вербальными, так и невербальными. К первым относятся разнообразные вербальные единицы, тексты как продукты рече-мыслительной деятельности, ко вторым – произведения живописи, скульптуры, архитектуры, музыкальные произведения и т. д.

Можно выделить следующие их типы.

Прецедентная ситуация – некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу; означающим ПС могут быть прецедентное высказывание или прецедентное имя (например, Ходынка, Смутное время) или не прецедентный феномен (например, яблоко, соблазнение, познание, изгнание – как атрибуты одной ситуации).

Прецедентный текст – законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; он хорошо знаком любому среднему члену национально-лингвокультурного сообщества; обращение к нему может многократно возобновляться в процессе коммуникации через связанные с этим текстом прецедентные высказывания или прецедентные имена (произведения художественной литературы (напр., «Евгений Онегин», «Война и мир»), тексты песен, рекламы, анекдотов, политические публицистические тексты и т. д.).

Прецедентное имя – индивидуальное имя, связанное или с широко известным текстом, как правило, относящимся к прецедентным (например, Печорин, Теркин), или с прецедентной ситуацией (например, Иван Сусанин); это своего рода сложный знак, при употреблении которого в коммуникации осуществляется апелляция не к собственно денотату (референту), а к набору дифференциальных признаков данного прецедентного имени; может состоять из одного (напр., Ломоносов) или более элементов (например, Куликово поле, «Летучий голландец»), обозначая при этом одно понятие.

Прецедентное высказывание – репродуцируемый продукт рече-мыслительной деятельности; законченная и самодостаточная единица, которая может быть или не быть предикативной; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу: последний всегда «шире» простой суммы значений; в когнитивную базу входит само ПВ как таковое; оно неоднократно воспроизводится в речи носителей русского языка. К числу прецедентных высказываний принадлежат цитаты из текстов различного характера (например, Не спится, няня! Кто виноват? и Что делать? Ждем-с), а также пословицы (например, Тише едешь – дальше будешь).

По степени обобщенности когнитивного пространства, охватываемого прецедентными феноменами, В.В. Красных выделяет: 1) социумно-прецедентные феномены; 2) национально-прецедентные феномены; 3) универсально-прецедентные феномены [Красных 2002: 50–51]. В поведенческую сферу языкового менталитета так или иначе входят все три указанных вида, но особую роль в нем играют именно национально-прецедентные феномены, известные любому среднему представителю того или иного национально-лингвокультурного сообщества и входящие в национальную когнитивную базу.

Д.Б. Гудков приводит характерный пример того, каким образом действует прецедентный феномен как воплощение национально-обусловленной специфики акциональной сферы этноса. На парламентских выборах 1993 г. движение «Демократический выбор России» в качестве своей эмблемы избрало изображение Медного всадника, что, видимо, должно было связать в сознании электората предвыборную программу этого политического блока с деятельностью Петра I. Указания на этого императора и упоминания о нем постоянно встречались в визуальной и вербальной рекламе данного объединения. В рассматриваемом примере очевидна апелляция именно к минимизированному представлению о Петре I, хранящемуся в когнитивной базе инварианту его восприятия как царя-реформатора, в кратчайшие сроки превратившего Россию в могучую мировую державу («В Европу прорубил окно»; «Россию поднял на дыбы» и т. п.). Интересно, что «Выбор России» предлагал программу, которую можно охарактеризовать как либерально-буржуазную; в ней декларировались защита «прав человека», экономическая, политическая, духовная свобода личности и т. д.

При этом членов названного движения нимало не смущало, что человек, к деятельности которого они обращались, никак не может быть назван ни демократом, ни сторонником рыночной экономики, ни защитником прав человека, но, напротив, является одним из наиболее деспотичных правителей в мировой истории, никак не считавшимся с интересами отдельной личности и грубо попиравшим их на каждом шагу. Однако указанный парадокс не был замечен ни сторонниками «Выбора России», ни его противниками, так как, тиражируя в своей рекламе образ Петра, движение обращалось не к реальному историческому деятелю, обладавшему комплексом весьма противоречивых характеристик, а к бытующему в лингвокультурном сообществе представлению об этом царе, за которым закреплен весьма ограниченный набор черт [Гудков 2003: 121–122].