Григорий Солганик - Очерки модального синтаксиса

«Как ни странно, менее всего осознают особенности своего времени его обитатели. Нам не дано понять суть настоящего, не выйдя, пусть даже мысленно, за его пределы, не познав альтернатив и горизонтов истории. Не вдохнув воздуха иного.Однако, хотя мы и способны строить сценарии событий, но все-таки не можем изучать будущее таким же образом и теми же средствами, какими привычно реконструируем прошедшее время. Тут требуется иная логика, другая методология.

Вместе с тем и прошлое, и будущее не существуют сами по себе как полностью автономные пространства, они слиты в одном потоке времени, стянуты берегами истории, объединены единым субъектом исторического действия – человеком. Разделяют же историческое время на крупные сегменты, эпохи –меняющийся строй ума, «большие смыслы» судьбы людей, различным образом толкуемые ими цели бытия. Мы не увидим будущего и не поймем происходящих на планете изменений, если не ощутим, не опознаем резонирующих со временем длинных волн истории» (Александр Неклесса. Конец эпохи Большого Модерна).

Перед нами текст автора-аналитика. Рассуждение построено по преимуществу с точки зрения человека социального. Речь идет о времени, о восприятии его людьми. В тексте проявляются все особенности публицистической речи, но преобладают те черты, которые связаны с аналитической публицистикой. Рассуждение тщательно выстроенное – композиционно и синтаксически – имеет подчеркнуто литературный характер. Обращают на себя внимание метафоры («стянуты берегами истории»; «резонирующие со временем длинные волны истории»), смысловой ритм (чередование длинных и коротких предложений, смысловые акценты. Характерная черта стиля – стремление к афористичности. Текстовая модальность проявляется слабо (преобладают мы -предложения), однако авторский голос ощутимо заметен в литературной отделке, подчеркнутом внимании к форме изложения: смысловые акценты, метафоры, противопоставления и т.д. Это не научное, а именно публицистическое рассуждение, убеждающее не только аргументами, но и литературной формой их подачи.

Иной характер речи дает исповедальная публицистика, резко усиливающая присутствие авторского я , общую текстовую модальность. Выражая себя, свои чувства, мысли, публицист обогащает текст оригинальным взглядом, делает изложение человечным, эмоциональным. Исповедальность – это сгусток субъективности и в конечном счете публицистичности. При этом может возникнуть вопрос об искренности, правдоподобии выражаемых мыслей и чувств. Однако он нерелевантен, связан скорее с журналистской этикой. Речь же идет о стилевой манере. И здесь главное – степень профессионализма, мера литературного артистизма, убедительность изложения.

Совершенно иную природу и стилевой облик имеет так называемая стебная подача информации. Здесь автор выступает в качестве ироничного, стороннего наблюдателя. Важно подчеркнуть, что эта манера нивелирует мысль и стиль, опошляет общение журналиста с аудиторией. Если все подвергается осмеянию, то ценность сообщаемой информации стремится к нулю.

Соотношение граней категории автора может быть постоянным, характеризовать специализацию, сформировавшийся тип автора, но может и изменяться от произведения к произведению в зависимости от темы, жанра, замысла и т.п. Выступая в разных ипостасях (полемист, аналитик, репортер и т.д.), публицист, естественно, меняет характер, манеру речи, изобразительные средства. Но эти вариации вряд ли верно рассматривать как речевые маски, свойственные в большей степени художественной литературе. Можно говорить, по-видимому, лишь о некоторой доле перевоплощения, литературного артистизма.

Многообразие типов, разновидностей категории автора в публицистике неисчерпаемо. В этом плане публицистика не уступает художественной литературе. Но если в художественной литературе многообразные речевые маски рассказчиков, персонажей и т.п. отделены от автора, неотождествимы с ним (повествование может идти от имени человека, животного, даже неодушевленного предмета), то в публицистике все ипостаси автора – это разновидности самого автора – реальной, подлинной личности. В основе же этого многообразия находятся два главных типа, две грани – человек социальный и человек частный. Богатство и разнообразие граней автора определяют стилевое и стилистическое многообразие публицистики.

С категорией автора во многом связаны и жанры публицистики – как существующие, так и формирующиеся. Можно полагать, что развитие категории автора стимулирует процессы зарождения, изменения и развития системы публицистических жанров.

Таким образом, дальнейшее изучение граней автора-публициста представляется весьма перспективным во многих аспектах. Это автор как стилеобразующая категория публицистических текстов, это воздействие на развитие системы жанров и это более широкая проблема – автор как воплощение важнейших стилевых и языковых тенденций эпохи.

В качестве примера, иллюстрирующего центральную роль категории автора, рассмотрим очерк А. Аграновского «Долгий след».

«Есть прекрасный рассказ о крестьянине, который строил дом из камня. Его спросили, почему не из кирпича: было бы красивее. «Да, – сказал он, – но кирпич держится только восемьсот лет».

Мысль о будущем, умение видеть жизнь дальше своего предела – свойство людей».

Так начинается очерк. Он построен на чередовании фрагментов из рассказов выдающегося конструктора космической техники, рассказов живых, ярких, самобытных (ср.: «В субботу сидел дома, черкал по бумаге. Никак не выходило у нас. Убили на птичку все выходные, все вечера отпуска: сто вариантов – сто неудач. Главное сделали, он сделал, мой друг, но тяжесть. Не тянул наш движок! Шеф косился: мы хоть в свободное время, но ему не часы нужны, а наши головы...») и авторских комментариев – раздумий, размышлений, обобщений, своеобразных авторских отступлений, разнообразных по стилистической форме.

Иногда это комментарий к одной фразе, к одному слову:

«Был я молод, прост, пристрастий не имел» – так начинается рассказ об этой жизни. что поделать, не имел он смолоду особых пристрастий. Разве что мечты о дальних плаваниях, вместе с другом, Юркой Беклемишевым, собирался Исаев на остров Таити».

Иногда – короткие размышления о собственной работе, о путях познания героя:

«Давно мне хотелось написать о нем, да я и пробовал, фамилию придумывал герою, но есть такие судьбы, которые «сочинять» грех. Есть такая правда, которую жаль отдавать вымыслу».

Авторский комментарий может характеризовать лаконично и метко манеру рассказа героя:

«Рассказывал Исаев, посмеивался, сидел, поджав ноги, на тахте (одна из его излюбленных поз). Ему тогда стукнуло пятьдесят, был плотен, но в движениях ловок, веселый, лобастый, шумный, волосы темные, без седины, и замечательно умные живые глаза. Я теперь понимаю, что был он в ту пору по-настоящему молод, да и главные дела его были еще впереди. А истории, которые я узнавал от него, они так и просились в повесть, в фильм».