Александр Хроленко - Теория языка: учебное пособие

«Чем выше поднимается общество по винтовой лестнице социального и духовного прогресса, тем более организованным и эффективным становится его регулирующее воздействие на развитие языка» [Перетрухин 1968: 59]. Правда, во всех рассмотренных случаях влияние на язык было или опосредованным (указы, реформы), или ограниченным (воздействие на лексический и синтаксический ярусы языка). Остаётся вопрос: возможно ли сознательно коренным образом изменить всю языковую систему со всеми её ярусами и микросистемами?

Очень часто на этот вопрос отвечают отрицательно. Известно скептическое отношение Л.В. Щербы и А.М. Пешковского к попыткам контролировать языковые процессы. По мнению Л.В. Щербы, система и норма языка выше индивида, который не в силах ничего изменить [Щерба 1957:131].

Ответ на вопрос, возможно ли сознательное управление языковым развитием, могут дать только широко поставленные социолингвистические эксперименты. Прецедентом для подобных экспериментов стала языковая ситуация в Норвегии [Стеблин-Каменский 1968; Берков 1983].

Норвегия в течение долгого времени входила в состав датского государства и пользовалась датским языком в качестве официального и литературного. После обретения независимости в Норвегии возник и развился смешанный городской говор, особенностью которого было соединение норвежской фонетики и синтаксиса и датской морфологии и лексики. В селе говорили на норвежских диалектах без датского влияния.

В 1814 г. страна получила политическую самостоятельность и проблема создания национального языка стала решаться в двух направлениях: во-первых, приведение существующего языка в соответствие с реальной практикой образованных городских слоёв, во-вторых, создание литературного языка на основе народных говоров. Несколько раз проводились реформы с целью «норвегизации» смешанного городского говора, который с 1890 г. стал называться риксмолом. На этом датско-норвежском языке писал Г. Ибсен.

В середине XIX в. П.А. Мунк выдвинул идею создания «народного языка» – ланнсмола, реализованную филологом-самоучкой и поэтом Иваром Осеном. Он четыре года изучал диалекты, издал в 1848 г. «Грамматику норвежского народного языка», а в 1850 г. «Словарь норвежского народного языка». Новый язык представлял собой письменный синтез норвежских диалектов, при этом принимались наиболее архаичные элементы, что было связано с романтическими воззрениями создателей ланнсмола. Язык был искусственным, но он отвечал общественным потребностям. В 1868 г. возникло общество поддержки прав ланнсмола; в 1885 г. ланнсмол был принят официально и уравнен с риксмолом. Языковая ситуация осложнилась: появились два конкурирующих языка. Были попытки административными мерами синтезировать их, но они оказались бесплодными. Существование двух литературных языков создало значительные трудности в области просвещения, культуры и государственности, что вызвало отрицательную реакцию всего норвежского общества. Национальное языковое движение в Норвегии зашло в тупик.

Норвежский опыт печален. Люди, сознательно вызвавшие «языковую лавину», оказались перед ней совершенно бессильными. Следует ли делать из этого пессимистический вывод, что удел человечества – довольствоваться теми языками, которые ему даны, и теми частичными изменениями языковых элементов, которые оно в состоянии произвести? Видимо, нет.

Описав «языковую лавину», М.И. Стеблин-Каменский замечает, что норвежский язык научно не изучался, что норвежская грамматика – самая неисследованная грамматика мира. Именно это привело языковое движение не к тем результатам, к которым стремились создатели нового норвежского языка. Видимо, эффективность регулирования языковых процессов в значительной мере предопределяется точностью научного предвидения дальнейших путей эволюции языка, хотя стихийность развития – это изначальное и неизменное свойство языка. «Подталкивание» языковой эволюции оказывается неуспешным в той же мере, как и стремление устранить изменчивость языка.

В наши дни чрезвычайно актуальной становится проблематика культуры речи, которая «представляет собой теоретическую и практическую дисциплину (или сферу исследования), смежную со стилистикой языка и стилистикой речи, обобщающую их положения и выводы как с целью живого, оперативного воздействия на дальнейшие процессы развития языка, так и с целью определения основных эстетических норм, форм и тенденций связи литературной речи с движением стилей художественной речи» [Виноградов 1964: 9].

Норма литературного языка двулика – она устойчива и подвижна. Устойчивость нормы обусловлена коммуникативной функцией языка, а её подвижность – функцией языка как орудия мышления, познающего бесконечный и изменчивый мир. Постоянно учитывая эту двойственную природу нормы, человек может в какой-то мере управлять языковым развитием. Работа по определению и регулированию норм, кодификация их, тесно связанная с прогнозированием языковых процессов, – пример активного отношения общества к важнейшему средству коммуникации.

На сегодня самая эффективная форма воздействия на язык – это его защита. Европейские языки защищаются от американизмов, которые грозят затопить не только языки небольших народов, скажем, исландский, но и языки мирового уровня. Примером целенаправленной защиты языка может служить Франция. Поскольку терминология является одним из главных каналов проникновения англицизмов (американизмов) в национальные языки, то в 1973–1976 гг. Французское правительство издало ряд декретов и постановлений, регламентирующих употребление терминов, включая изгнание англицизмов. При премьер-министре страны декретом был создан Высший комитет по защите и распространению французского языка, позже переименованный в Высший комитет французского языка. Принят декрет об обогащении французского языка. В 1975 г. был подписан «Закон об использовании французского языка». Количество англицизмов заметно снизилось. «Широкая общественная поддержка основных целей и принципов этой программы в значительной степени определила её в целом успешную реализацию. Как показывает французский опыт <���…> сознательное регулирование процессов создания и унификации терминологии, т. е. целенаправленное воздействие на терминологические нормы, способно быть эффективным и дать вполне ощутимые результаты» [Башкин 1982]. Писатель и постоянный секретарь Французской академии Морис Дрюон замечает: «Во Франции язык – дело государственное, и академия имеет статус высшего суда. Но можно ли заточить язык в рамки закона? Это всё равно, что требовать от церкви законодательного контроля над поведением людей. Она может лишь внушить вам чувство греха. Именно в этом – внушить людям, что плохо говорить – грех, видит своё предназначение Французская академия» [Известия. 1995. 12авг.].