Леонид Карасев - Гоголь в тексте

Чартков после тяжелой ночи, проведенной рядом с портретом (то есть после кражи золота), приходит в себя: « Проснулся он очень поздно и почувствовал в себе то неприятное состояние, которое овладевает человеком после угара; голова его неприятно болела ».

Раскольников до кражи, до преступления уже находится в состоянии, в котором оно будет совершено: « Он проснулся на другой день уже поздно , после тревожного сна, но сон не подкрепил его. Проснулся он желчный, раздражительный, злой и с ненавистью посмотрел на свою каморку». А вот следующее пробуждение Раскольникова, перекликающееся «пробуждениями в сон» Чарткова: «Он поднялся с усилием. Голова его болела ».

Сравнение цитат показывает, что совпадает многое. Вполне можно представить себе, как из Чарткова вырастет персонаж, в чем-то подобный Раскольникову. Однако этого не происходит, и главный поворотный пункт здесь – обретение золота. После своего преступления Раскольников смотреть не может на деньги, он их вообще «хоронит» под камнем, чтобы уже не воспользоваться ими никогда, поскольку в нем открывается чувство и возможность восстановления в себе человека.

Чартков же, напротив, завладев золотом, совершенно изменяется: «И как взглянул он еще раз на золото, не то заговорили в нем 22 года и горячая юность. Теперь в его власти было все то, на что он глядел доселе завистливыми глазами, чем любовался издали, глотая слюнки» и т. д.

Конечно, важно, что Раскольников убил, а Чартков нет, однако близость черт характера наводит на размышления о том, как может повернуться человеческая судьба. В одном случае мы видим персонажа, уходящего в конце своей жизни в безумие, убийцу портретов, в другом – персонажа, начинающего с безумия, с убийства, но обретающего в конце концов себя как человека.

Если смотреть на дело шире, то в числе возможных условно говоря прототипов Раскольникова могут оказаться и другие персонажи, входящие, по выражению В. Н. Топорова, в «Петербургский текст», простирающийся от пушкинской эпохи до двадцатого века. «Оставляя в стороне те произведения, которые в этом отношении достаточно верно следуют образцам Гофмана, французской «неистовой» словесности и т. п., следует особо выделить лермонтовский отрывок “У графа В… был музыкальный вечер”, датируемый весной 1841 г. и впервые опубликованный в сборнике “Вчера и сегодня”, кн. 1, в 1845 г.». В.Топоров пишет, что этот отрывок во многих отношениях предвосхищает роман Достоевского, особенно «в связи с темой особого душевного состояния героя ср.: «С некоторого времени его преследовала постоянная идея, мучительная и несносная… Непостижимая лень овладела всеми чувствами его (…) голова болела, звенело в ушах (…) ему стало ужасно грустно. Он начал ходить по комнате; небывалое беспокойство им овладело; ему хотелось плакать (…) он бросился на постель и заплакал…»; (ср.: еще: «… признаки постоянного и тайного недуга (…) от ипохондрии (…) какое-то неясное, но тяжелое чувство…»). Все это «при сходных описаниях у Достоевского, ср. хотя бы: «С некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожим на ипохондрию …» [127].

От примеров очевидных – к неочевидным. Начало романа «Преступление и наказание» Достоевского и начало второго тома поэмы Гоголя. Раскольников и Тентетников.

Детство и юность Раскольникова от нас по большей части закрыты, хотя то состояние, в котором мы застаем его уже на первых страницах романа, позволяет предположить, каким было его прошлое.

Детство и юность Тентетникова, напротив, представлены достаточно подробно. И содержание этих описаний, если бы оно было бы приложено к Раскольникову, во многом походило бы на правду. То, что Раскольников был бедным человеком, а Тентетников не бедствовал, в данном случае не столь существенно, поскольку речь идет о характере и душевных свойствах, не зависящих напрямую от благополучия.

Тентетников – «двенадцатилетний мальчик, остроумный, полузадумчивого свойства, полуболезненный » – растет в обстановке для него чуждой и губительной. В «учебном заведении» изучал «медицину, химию, философию и даже право, и всеобщую историю человечества». Но все это не пробудило в нем подлинного интереса, он желал чего-то большего. «Честолюбие его, – как пишет Гоголь, – уже было возбуждено, а деятельности и поприща ему не было». Когда же, наконец, определился он на службу в департамент, «необыкновенно странное чувство проникнуло неопытного юношу». Тентетников понял, что никакой подлинной пользы он здесь принести не сможет, а ведь это именно то, к чему он стремился.

Это весьма похоже на то, что известно о характере Раскольникова, для которого также были свойственны задумчивость, болезненность, честолюбие и стремление принести действительную общественную пользу (Раскольников, так же как и Тентетников, изучал разные научные дисциплины, но применить это знание на пользу человечеству не мог).

А вот случай, который еще более сближает обоих персонажей. Когда Тентетников первый раз вошел в департамент, он почувствовал себя совсем неважно. «Комната закружилась, перемешались чиновники и столы, и чуть удержался он от мгновенного потемнения »; Раскольников, впервые войдя в контору, также почувствовал головокружение и даже упал в обморок. И хотя департамент и контора заведения разные, все же много в них и общего: официальное место, столы, бумаги, чиновники. И что важно – и Тентетников, и Раскольников приходят в официальное место в первый раз . Что касается мотива головокружения, потери сознания, то он, как известно, вообще очень важен для «Преступления и наказания»: это связано и с «теорией», согласно которой преступник совершает свое злодеяние в состоянии болезненном, полусознательном, и с реальной болезненностью Раскольникова, его полуголодным существованием.

Раскольников часто описывается как человек раздражительный. Тентетников также нередко бывал раздражителен. Друзья его говорили о несправедливом устройстве общества, и эти «негодованья» скоро разбудили в нем, как пишет Достоевский, «нервы и дух раздражительности , и заставили замечать все те мелочи , на которые он прежде и не думал обращать внимания».

Текст, прочитанный с особым вниманием и интересом (а именно таким было отношение Достоевского к сочинениям Гоголя), оставляет следы в тексте человека, его читавшего. Это, как говорится, «общее место». Однако интересно всякий раз проследить, как именно все это происходит. В данном случае то впечатление, которое произвело на Достоевского чтение самого начала второго тома гоголевской поэмы (я имею в виду не обязательно «потрясение», а просто вдумчивое, «впитывающее» чтение), могло сказаться на каких-то планах, сюжетных ходах или деталях его будущих сочинений. В частности, оказать влияние на самое начало романа «Преступление и наказание». Мы это уже видели на некоторых примерах; теперь можно ряд продолжить.