Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Можно ли сказать хоть что-то весомое о Берлиозе в его оправдание? Не является ли фактом то, что он не стал доносчиком, и рукопись мастера в НКВД не отнес? Не за это ли «преступление» он казнен? «Полные мысли и страдания глаза» – не осознание ли это того факта, что та идея, которой он преданно и искренне служил, будучи воплощенной, развязала руки бандитам и палачам, захватившим власть? Превращенный в голову на блюде, принципиальный гонитель Христа, несомненно, наказан. Участь его столь ужасна, что автор романа «Мастер и Маргарита» прощается с ним через взгляд Маргариты, и в этом взгляде не прочитывается злорадство удовлетворенности местью, а есть только ужас от того, во что может быть превращен человек.

Для Ивана Бездомного образы романа о Пилате имеют особое значение. Он, по-видимому, догадывается о назначенной ему роли в организации «внезапной смерти» своего соседа из больничной палаты № 118, безымянного мастера. Его мучает комплекс вины, его посещают сны, в которых он видит загробное продолжение истории Пилата. В этих снах Пилат умоляет своего собеседника «в разорванном хитоне и с обезображенным лицом» (ММ-2. С. 811)поклясться, что казни не было. Как и многие-многие его соотечественники, Иван нуждается в утешении и прощении того, кто был им предан на казнь. Вряд ли Булгаков ошибался, предполагая, что его несчастным современникам порой снятся тяжелые сны, которые нельзя пересказать никому, потому что невозможно ни с кем поделиться тайной своего предательства. Сталинщина – это время, когда груз вины обременял душу почти каждого.

Последний персонаж-читатель – это сам Воланд. Этот читатель выразил свое государственное отношение к роману мастера самым недвусмысленным образом: он отравил автора, тщательно собрал и уничтожил все экземпляры рукописи.

Режим единоличной власти обожествленного генсека возможен только в стране, где у подвластных ему людей не осталось моральных ресурсов для противостояния тотальному насилию.

После посещения Воландом Москвы культурное пространство страны оказывается окончательно зачищенным, абсолютно стерильным, полностью изолированным от событий тысячелетней христианской истории России и ее культуры. Проект по уничтожению культурной памяти и воспитанию нового человека полностью осуществился.

Прекрасный комментарий к зияющей пустоте несостоявшегося чтения публикой романа мастера мы нашли в эссе Иосифа Бродского «Катастрофы в воздухе», причем сам Бродский здесь и мысли не имел комментировать роман Булгакова.

« Безусловно, национальная катастрофа, потрясшая Россию в этом столетии, не знает аналога в истории христианского мира. В свою очередь, ее разрушительное действие на человеческую психику было настолько радикальным, что позволило властям предержащим толковать об „обществе нового типа“ и о „человеке нового типа“. С другой стороны, именно в этом и состояла суть всего предприятия: безвозвратно оторвать биологический тип от его духовных корней…

Иными словами, все происшедшее было беспрецедентной антропологической трагедией, генетическим регрессом» [73]. Эта трагедия состояла в том, что «человек нового типа» был насильственно отрезан от искусства и художника, ибо личность художника и его искусство, по мысли Бродского, только и могут указать «единственный доступный путь, уводящий от своего известного, пленного «я». Если искусство чему-то и учит человека, так это уподобиться искусству, а не другим людям. Ведь если и есть у людей шанс стать чем-то, кроме как жертвами или палачами (Выделено нами – О. П.)своего времени, то заключается он в немедленном отклике на эти вот две последние строки из стихотворения Рильке „Торс Аполлона“:

…этот торс кричит тебе каждой мышцей:

– Ты жить обязан по-другому!» [74]

Чем еще, как не призывом к своим современникам: «Ты обязан жить по-другому» – был роман мастера?! Потому-то он и был уничтожен без возможности его возрождения из пепла.

В этой главе мы постарались обосновать всю глобальность задач, стоявших перед Воландом. Эти задачи невозможно было решить, без того, чтобы навсегда и надежно уничтожить рукопись романа о Пилате вместе с головой самого автора.

В фигуре Воланда персонифицирована важнейшая метафизическая интенция власти Сталина на уничтожение духовных христианских корней национальной культуры; без решения этой задачи его властный проект никогда бы не был осуществлен.

Воланд – персонаж в маске, изображающей дьявола. Его имя – маска, его внешность – маска, его одеяние – театральный костюм, потусторонний мир, в который он несется в финале романа, – театральная декорация. И все-таки не узнать его невозможно. Это зло в человеческом обличье, не абстрактное, а абсолютно реальное – имя ему давно дано – «анчар», «злодей на троне», тот самый «самовластительный злодей», про которого сказано: «Читают на твоем челе печать проклятия народы, ты ужас мира, стыд природы, упрек ты Богу на земле». [75] Самозванец и оккупант, кровожадный убийца, утопивший страну в крови, превративший людей в палачей и жертв, «рябой черт» с «желтыми глазами тигра». Обожествивший собственную персону, тридцать лет вещавший от имени партии и народа, именем народа казнивший народ. Объем его власти был беспредельным, загадку его могущества будут разгадывать в веках. Роман Булгакова «Мастер и Маргарита» весь посвящен этой загадке – природе всеобъемлющей единоличной власти генсека Сталина. «Так кто ж ты, наконец?»– вопрос эпиграфа и главная проблема романа.

Демифологизация, десакрализация Воланда начинается в тот момент, когда читатель оценит все фантастические события, о которых повествуют московские главы романа с трезвой и разумной точки зрения человека, ведущего следствие по делу об убийстве, и ответит на вопрос: «кому выгодно?» Кому выгодна смерть мастера и уничтожение его романа, тот и убил автора и сжег рукопись.

Мы знаем, кто отправил мастера и его подругу на тот свет во цвете лет, и нет ни одного аргумента, который не позволил бы нам считать, что он тот, кто создал такое невиданное устройство жизни в государстве, при котором любой человек может бесследно исчезнуть, не оставив ни малейшего следа своего присутствия ни на земле, ни в памяти живущих. Он тот, кто организует внезапные смерти, не дает близким хоронить своих покойников. Это он своей властью уничтожил извечные опоры человеческого существования: « родное пепелище» и «отеческие гроба», лишив своих подданных Дома и родных могил именно потому, что «на них основано от века по воле Бога самого самостоянье человека, залог величия его» [76]. Но именно « самостоянье человека» и было главным, что угрожало власти генсека. Опору человека на самого себя он последовательно разрушал своим способом властвования.