Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Это пророчество о том, что человечество сохранит вечную память о личной ответственности Понтия Пилата, наместника кесаря в Иудее, отдавшего на казнь невинного человека из политических соображений. И каждый христианин в течение двух тысячелетий произносит слова «Символа веры», где говорится о Иисусе Христе, « распятом при Понтийстве Пилате».

Таким образом, мучительное и непоправимое бессмертие Пилата – это вечная память людей о его трусливом попустительстве величайшему злу – казни Иисуса. Прекратить эту муку бессмертия может только исчезновение имени и образа Пилата из коллективной памяти человечества. «Освободить» Пилата – это значит уничтожить память о событиях, происходивших в древней Иудее две тысячи лет назад. Вместе со смертью мастера и сожжением рукописи его романа бессмертию Пилата наступил конец.

Нам трудно присоединиться к тем читателям романа Булгакова «Мастер и Маргарита», которые не желают признаваться себе в том, сколь ощутимо зловещей явлена в этом романе фигура сатаны.

Так убитый Воландом мастер, роман которого сожжен, отпускает страдальца Пилата на свободу.

В огромной, изолированной от всего остального мира стране мастер – это, может быть, последний человек, в сознании которого был жив образ доброго человека Иешуа. Итак, этот последний человек перешел смертную черту, не сумев оставить людям открывшуюся ему истину.

Весть о том, что бессмертие кончилось и больше никто не помянет Иешуа, а значит, и Пилата, содержит в себе крик мастера «Свободен!», с которым он явился на тот свет. Этот крик свидетельствует о победе сатаны, о том, что его проект уничтожения всех последствий явления на земле Иисуса завершен. Так в последней главе романа «Мастер и Маргарита» воплощается слово Воланда, с которым он явился в первой главе: «Просто он существовал, и больше ничего».

Но прежде чем мы продолжим наш комментарий к финалу романа «Мастер и Маргарита» нужно сделать одно попутное замечание про то, что же может означить «прощение Фриды», которой тридцать лет каждое утро подавали белый платочек с голубой каемочкой, которым она задушила своего ребенка. Совсем не случайно прозвучала тема прощения Фриды, сопровождая собой тему «прощения» Пилата и прощания с ним. (См. слова Воланда: «Опять повторяется история с Фридой…»). Тридцать лет не было покоя Фриде на том свете, не потому ли, что кто-то живущий на земле еще помнил об убитом младенце и ужасался преступлению матери? Нет покоя Фриде, нет конца ее мучению, потому что невозможно сделать бывшее небывшим. Или возможно? Что означают царственные слова Маргариты: «Тебя прощают. Не будут больше подавать платок»?

Если наше рассуждение о прощенном Пилате верно, то, по-видимому, оставаясь в русле той же логике, мы должны предположить, что вместе с окончанием мук Фриды на том свете, на земле погиб тот последний, кто тридцать лет помнил об этой трагедии и своими терзаниями беспокоил когда-то казненную преступную мать, не давая ей вожделенного забвения и покоя. Кто-то причастный к этой трагедии, может быть, сам отец этого несчастного ребенка. Царственное прощение, данное Фриде, вызвало чью-то «внезапную смерть». Тогда слова «прощения» «ведьмы» Маргариты – это приказ об убийстве.

Тема бездетности Маргариты, тема Маргаритиного «надоевшего» ей мужа, его очень высокого государственного положения, образ убитого невинного младенца, лежащего в луже крови, который «не успел нагрешить», образ замужней женщины гречанки Низы из ершалаимских глав, которая выполняет деликатнейшие поручения начальника тайной полиции Афрания в отсутствие мужа и в каком-то смысле является параллелью к образу Маргариты, – все это может оказаться материалом для еще одного очень личного, тайного и лирического сюжета, который Булгаков зашифровал в своем последнем прощальном романе. Несомненно, что «Мастер и Маргарита» – роман, имеющий в себе мощный лирический исповедальный пласт смыслов, хотя бы потому, что бездетный «уставший» автор знал, что он умирает, дописывая финал своего романа.

Вернемся к финалу. Здесь в потустороннем мире покойнику мастеру предложено оправдать и собственное убийство, и убийство своей возлюбленной, а также понять и принять «правду» своего палача и убийцы. И читатель, еще не оправившись от шока, в который его ввергло совершенное на его глазах подлое убийство во время застолья, становится свидетелем совершающегося на его глазах чуда: покойник оживает и оказывается, что он абсолютно согласен с теми, кто его прикончил.

«– А, понимаю, – сказал мастер, озираясь, – вы нас убили, мы мертвы. Ах, как это умно! Как это вовремя! Теперь я понял все.

– Ах, помилуйте, – ответил Азазелло, – вас ли я слышу? Ведь ваша подруга называет вас мастером, ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы? Разве для того, чтобы считать себя живым, нужно непременно сидеть в подвале, имея на себе рубашку и больничные кальсоны? Это смешно!» (ММ-2. С. 795).

Логика дьявола очень убедительна, не правда ли? Трудно себе представить строптивого покойника, который вступит в полемику со своим убийцей и потребует, чтобы ему вернули обманом отнятую жизнь, а также кальсоны. Это, действительно, смешно. Покойник, он на то и покойник, что он на все согласен и никогда ни на что не возражает. К Икрамов обвинил М. Булгакова в том, что в его романе оправдан и воспет страшный союз – «союз жертвы с палачом». [78]Он пишет: «Тут предсказано и художественно обосновано возникновение самого „страшного союза, союза жертвы с палачом“». Нам же кажется, что страстная речь Азазелло в защиту только что совершенного им подлого убийства – это злой булгаковский сарказм по поводу трогательной сцены полного взаимопонимания убийцы с покойником. Но если это не так и мы соглашаемся понимать финал романа «Мастер и Маргарита» как happy end, то мы должны также признать, что, например, смерть Осипа Мандельштама на нарах – это счастливый конец жизни поэта, ведь его мучения, наконец, окончились. Однако известно, что до самой смерти замученный Мандельштам сходил с ума от страха, боясь, что его отравят, и не понимал своего счастья быть отравленным, предпочитая смерти даже не подвал, а нары барака для зэков.

Финал романа «Мастер и Маргарита» – это по-настоящему серьезное испытание читателя на нравственную стойкость, на способность сопротивляться логике дьявола, его способности соблазнять, отводить глаза от страшной почти невыносимой правды.

Эпоху, в которую жил Булгаков, Ахматова в «Реквиеме» определила так:

Неужели же мы должны признать, что эта улыбка мертвого, наконец обретшего покой, оправдывает его палачей?