Ольга Поволоцкая - Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Второй способ – это предоставление слова самим участникам события, а также свидетелям и очевидцам, которые по своей собственной доброй воле хотят рассказать историю, чтобы мир ее узнал из первых рук, то есть мотивация подобного рассказа – желание сохранить и засвидетельствовать правду. Мы условно подобный метод называем белкинским, в честь Ивана Петровича Белкина, автора «Повестей», записавшего невымышленные истории, услышанные им от свидетелей, участников и очевидцев. [80]

Булгаков косвенно показывает, что белкинский способ неприменим, потому что бесполезно интервьюировать участников фантастических событий о том, что же с ними в действительности происходило. После того, как они побывали на допросах в «известном учреждении» и подписали протоколы этих допросов, а может быть, и обязательство о неразглашении тайны следствия, они навсегда онемели или превратились в «не отбрасывающего тени Варенуху», чей рассказ Римскому о Степе Лиходееве – это «вранье от первого до последнего слова».

Это означает, что свободный рассказ ни участника, ни очевидца не может быть источником правды в эпоху Булгакова, потому что он вообще невозможен, как невозможна и гоголевская позиция внешнего наблюдателя, цепким взглядом художника «выпытывающего» и создающего достоверный портрет действительности.

Достаточно просто взглянуть на людей, попавших в руки квалифицированных «кадров» из «известного учреждения». «Их напугали эти негодяи», –глумливо и лицемерно оценит работу своих коллег «один из лучших следователей Москвы». «Его хорошо отделали», –сдержанно похвалит работу своих карательных спецслужб сам хозяин. Мастер, Бенгальский, Степа Лиходеев, Римский, Варенуха, Семплеяров, Босой, Николай Иванович и др. – все они жертвы темного трансцендентного сюжета о провале сквозь землю прямо в преисподнюю Лубянки. Все они, если говорить на научном медицинском языке, пережили шок и продолжают жить с непоправимо травмированной психикой. Эта психическая травма неизживаема, ее невозможно осознать и осмыслить, опыт, полученный в преисподней, нельзя высказать, облечь в слово. Тайна преисподней надежно запечатана немотой там побывавших.

Примечание:Современница Булгакова, Лидия Корнеевна Чуковская – писатель, принадлежащий к традиции классического реализма, свидетельствует: «Реальность моему описанию не поддавалась ». Еще она отмечает, что в ее записях эпохи террора «воспроизводятся полностью одни только сны». «Полностью», то есть последовательно, связно, без разрывов. Лидии Чуковской, не просто классическому реалисту, а реалисту с пафосом документальности, в ее стремлении к точности и правде удалось то, что дается только таланту художника-мета-физика – выразить фантастику человеческого существования в свою эпоху. С ясновидением Кассандры она увидела невидимое, дала этому невидимому имя «застенок», превратила понятие в образ, наделив его одушевленностью, особенной абсурдной телеологичностью и жаждой власти. И этот метафизический «образ» – великая художественная удача, прорыв в понимании эпохи, которую реалистично описать было невозможно. Можно было только «угадать». Вот он, этот образ: «Застенок, поглотивший материально целые кварталы города, а духовно – наши помыслы во сне и наяву, застенок, выкрикивавший собственную ремесленно-сработанную ложь с каждой газетной полосы, из каждого радиорупора, требовал от нас в то же время, чтобы мы не поминали имени его всуе даже в четырех стенах один на один. Мы были ослушниками, мы постоянно его поминали, смутно подозревая при этом, что и тогда, когда мы одни, – мы не одни, что кто-то не спускает с нас глаз или, точнее, ушей. Окруженный немотою, застенок желал оставаться и всевластным и несуществующим зараз; он не хотел допустить, чтобы чье бы то ни было слово вызывало его из всемогущего небытия; он был рядом, рукой подать, а в то же время его как бы и не было…» [81].

Это фантастическое существо – «застенок» – невидимое чудовище, демон-великан с огромной ненасытной пастью, «поглотивший» всю жизнь ее современников, именно потому не поддается описанию и наблюдению, что вся жизнь находится внутри его утробы. Парадокс существования в «застенке», «окруженном немотой», в «застенке», который – власть и сила ровно до тех пор, пока чье-нибудь «слово» не лишит его «всемогущего небытия», обозначен Чуковской необыкновенно ярко, пронзительно точно. Булгаков эту нерешаемую задачу – «описать реальность застенка» – гениально решил: ему удалось поймать в фокус и отразить это как бы несуществующее и одновременно всемогущее нечто.

Способ задокументировать эпохальный сюжет, став наблюдате-лем-хроникером, невозможен, в силу специфики объекта наблюдения. Чтобы вести репортаж из бездны, нужно туда провалиться, но в преисподней нет места для объективного наблюдателя: там можно пребывать либо в качестве жертвы, либо в качестве палача.

Из самой специфики устройства жизни при тоталитарном режиме следует, что миметическое искусство, условно называемое реализмом, в принципе в эпоху Булгакова было невозможно. Все дело было в том, что реальность отсутствовала, она исчезла, но не из непосредственного восприятия, а из сознания живущих как феномен «картины мира». Образ реальности, или картина мира, оказался разрушен вместе с механизмами фиксации и регистрации реальности. В сознании людей зияли огромные черные дыры, о которых не только говорить, но и думать было нельзя. Реальность – это то, что здравый смысл человека обозначает фразеологизмом «на самом деле». Но именно неразрешимой проблемой стала загадка того, что же на самом деле происходит, и притом не где-то далеко, а именно в непосредственной близости от самого себя.

В этой связи имеет смысл напомнить сюжет ночного явления Варенухи финдиректору Римскому, этот сюжет стал последним звеном в цепи загадочных событий, начиная от исчезновения директора Лиходеева, телеграмм из «Ялты», сеанса «черной магии», отключенных телефонов в театре и прочей чертовщины. Все эти события удар за ударом разрушали «картину мира» в сознании финдиректора, который при всем желании не может понять, что на самом деле происходит в управляемом им театре.

Роман Булгакова именно про загадку этого «с амого дела». Что же на самом деле произошло на Патриарших прудах, в квартире Лиходеева – Берлиоза? Кто слал загадочные телеграммы из Ялты и зачем? Зачем был избит Варенуха? Зачем Варенуха явился Римскому ночью и оклеветал Степу Лиходеева – и еще десятки подобных вопросов, и среди них не последний – вопрос о том, как же все-таки на самом деле ушли из жизни мастер и его подруга?