Виталий Костомаров - Язык текущего момента. Понятие правильности

В середине прошлого столетия (и, видимо, раньше, как один из авторов «Словаря…» Д.Н. Ушакова) С.И. Ожегов смело назвал ударение языко́вый иностранным, польским (у поляков ударение всегда на предпоследнем слоге!), связав его с гастрономическим значением, поскольку исторически поляки, как лучшие в мире мастера готового к еде холодного мяса, ветчины и колбас, монопольно вели в России мясную торговлю. Таким манером варианты были решительно разведены как разные слова: языко́вой бывает-де только колбаса, а нормы, категории – проблемы языковы́е .

Этот блестящий остроумный ход, в принципе, сомнителен хотя бы потому, что форма языко́вый вполне отечественная. Даже если подчёркнуто московской форме языково́й суждено стать общерусской, сохранится наряду с ней и язы́ковый , и язы́чный . Ведь не только в анатомии, но и в лингвистике говорят: язы́чные, язы́ковые или языко́вые мышцы, переднеязы́чные, пернеднеязы́ковые, переднеязыко́вые, переднеязыковы́е звуки, праязы́чное, праязы́ковое или праязыко́вое состояние .

Впечатляющее воображение смысловое размежевание произносительных вариантов было поддержано авторитетной публикой. Оно до сего дня служит оселком проверки культуры речи, знания нормы. Спутаешься – и заслужишь насмешку знатока русского языка, грамотного, образованного, знающего норму по совету знаменитого лексикографа. И всё же… заглянешь в знаменитый труд «Филология. Слово – Логос – Словарь» (Собр. соч. Киев, 2006. С. 452) коренного москвича С.С. Аверинцева (вот уж чьему вкусу можно доверять!) и прочитаешь: «Филология – содружество гуманитарных дисциплин, изучающих сущность духовной культуры человечества через языковый и стилистический анализ письменных текстов».

Наблюдения над смысловым размежеванием омографов хочется закончить тем, что ряд внимательных исследователей увязывают передвижку ударения со звуковой структурой коренного слога и другими чисто фонетическими факторами. В кандидатской диссертации А.С. Дерябиной «Ударение в профессиональной речи (на материале имён прилагательных)» (М., 1987) с этой точки зрения освещены только что рассмотренные примеры; выводы исследовательницы относимы и к существительным в первой части этого этюда. Характер этих факторов подвижен, от века и навечно задавая акцентологическую чащобу, которая недоступна иностранцу, да и через которую сами русские продираются с трудом и спорами (см.: Зализняк А.А . От праславянской акцентуации к русской. М., 1985).

Название картинки повторяет заглавие замечательной книги М.В. Панова «И всё-таки она хорошая! Рассказ о русской орфографии, её достоинствах и недостатках» (М., 1964; 2007). Это нелицеприятно честный разбор недостатков нынешнего русского письма и в то же время гимн во славу его. Книга посвящена нашей фонетике и грамматике, история становления которых отражает самоё становление образованного языка и порождает стойкое нежелание нашего общества что-либо в нём менять несмотря на все мучения, которые фонетика и грамматика доставляют нам со школьных лет.

Беда в том, что теперешнее русское правописание основано (как, впрочем, и правописание большинства других современных языков) на разных, порой взаимоисключающих принципах. Авторитетно показывая такой их состав: фонетический, морфемный, морфологический, синтаксический, традиционный, семантический, В.В. Бабайцева указывает на преобладание правил написания морфем. Видимо, из того же исходил Н.М. Шанский, внедряя в школьное обучение алфавитно исчисляемые орфограммы, что вряд ли облегчает овладение грамотой.

Казалось бы, письменность обязана служить важнейшим чертам произношения. Однако действующие правила его по-настоящему не отражают. Отказавшись от отражения аканья и иканья (редукции безударных гласных звуков в зависимости от места ударного; см. картинку 7.6), она слишком увлеклась передачей, разумеется, не менее важного противопоставления твёрдых и мягких согласных звуков.

Для обозначения мягкости впереди стоящей согласной служит мягкий знак: мел – мель . Внутри же слова для этой цели изобретены в параллель а, э, ы, у особые буквы: я, е, и, ю, ё , то есть нечто вроде ьа, йа, ьу, йу , немецких ja, ju , английских ya, yu . Эта остроумная придумка беспомощно натыкается на всегда только твёрдые ж, ш, ц и всегда только мягкие щ, ч , после которых неизвестно, какую букву писать: то ли брошюра, чяй , что было бы логично, то ли брошюра, чай , как нас учат. Сомнительны написания жульен и жюльен, матраС и матраЦ, шкаФ и шкаП ; ср. также устарелые брильянт, эксплоатировать вместо бриллиант, эксплуатировать . Конечно, в написании, печати желательна однозначность и нетерпима вариативность, но и вреда от этого вроде бы немного, хотя любой учитель, если он и согласен с признанием ненорм частью образованного языка, будет возражать против их родства с нормами.

Большую боль приносит использование буквы е не только в «своём» значении указания на мягкость согласного, но и вместо буквы э . Не говоря уже о том, что во многих случаях это порождает лишь не очень заметное неуверенное колебание: проJEкт / проЭкт, прJEефикс / прЭфикс, сканJEр / сканЭр, тJEмп / тЭмп . В отдельных словах мягкое произношение остро воспринимается как малограмотность: модель, отель, тест, тембр с мягким согласным нетерпимы, и, напротив, вызывают улыбку гиперкорректные произнесения обруселых Корэя, пионЭр .

Этимолого-грамматические, традиционно-исторические соображения, постоянно противореча друг другу и особенно фонетическому принципу, порождают её трудности. В отличие от вьетнамцев или белорусов, мы не можем сказать, что пишем, как слышим, но и обнадёживающая модная фраза «как слышится, так и пишется» у нас скорее исключение, чем правило. Однако их письмо основано всё же на одном принципе – фонетическом. Основу английского письма составляет традиционность, но и она не является единственным принципом этого языка. Китайское письмо, восходящее не к звучанию, а к изображению, не знает таких проблем. Что же до мягкости, то письменность немногих языков, в которых она есть, обычно обозначает мягкость надстрочным значком (тильда над испанским мягким España).

В школу дети приходят, умея говорить по-русски, поэтому и цель уроков родного языка – научить их читать, писать. Конечно, словарь учащихся расширяется книжными словами, на уроках проводится грамматический разбор слов, но основное время занятий сводится к зубрёжке правил правописания. При этом одна лишь книжная разновидность в её письменной одежде представляется на всю жизнь как настоящий русский язык. Школа не обременяется истинно важным и интересным: как язык устроен, гибок и богат, что́ служит нам орудием общения и мышления, как его правильность, нормативность, выразительность объединяют общество.