Георгий Шенгели - Как писать статьи, стихи и рассказы

— Никак беспорядок, ваше благородие!.. — говорит городовой.

Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около самых ворот склада, видит он, стоит вышеописанный человек в расстегнутой жилетке и, подняв вверх правую руку, показывает толпе окровавленный палец. На полупьяном лице его как бы написано: «Ужо я сорву с тебя, шельма!» Да и самый палец имеет вид знамения победы. В этом человеке Очумелов узнает золотых дел мастера Хрюкина. В центре толпы, растопырив ноги и дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала — белый борзой щенок с острой мордой и желтым пятном на спине. В слезящихся глазах его выражение тоски и ужаса.

— По какому это случаю тут? — спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу. — Почему тут? — Это ты зачем палец?.. Кто кричал?

— Иду я, ваше благородие, никого не трогаю… — начинает Хрюкин, кашляя в кулак: — насчет дров с Митрий Митричем, — и вдруг эта подлая ни с того, ни с сего за палец… Вы меня извините, я человек, который работающий… Работа у меня мелкая. Пущай мне заплатят, потому — я этим пальцем, может, неделю не шевельну… Этого, ваше благородие, и в законе нет, чтобы от твари терпеть… Ежели каждый будет кусаться, то лучше и не жить на свете…

— Гм… Хорошо… — говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. — Хорошо…Чья собака? Я этого так не оставлю!

Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу Кузькину мать!.. Елдырин, — обращается надзиратель к городовому: — узнай, чья это собака, и составляй протокол. А собаку истребить надо! Она, наверно, бешеная… Чья это собака, спрашиваю?

— Это, кажись, генерала Жигалова, — говорит кто-то из толпы.

— Генерала Жигалова? Гм… Сними-ка, Елдырин, с меня пальто… Ужас, как жарко! Должно полагать, перед дождем… Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить? — обращается Очумелов к Хрюкину. — Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила. Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб сорвать. Ты ведь… известный народ. Знаю вас, чертей!

— Он, ваше благородие, цыгаркой ей в харю для смеха, а она, нe будь дура, и тяпни… Вздорней человек, ваше благородие.

— Врешь, кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их благородие умный господин и понимает, ежели кто врет, а кто по совести, как перед богом… А ежели я вру, так пущай мировой рассудит. У него в законе сказано… Нынче все равны…

У меня у, самого брат в жандармах… ежели хотите знать…

— Не рассуждать!

— Нет, это не генеральская… — глубокомысленно замечает городовой. — У генерала таких нет. У него все больше лягавые…

— Ты это верно знаешь?

— Верно, ваше благородие…

— Я и сам знаю. У генерала собаки дорогие, породистые, а это — чорт знает что! Ни шерсти, ни вида… подлость одна только… И этакую собаку держать?.. Где же у вас ум? Попадись этакая собака в Петербурге или в Москве, то знаете, что было бы? Там не посмотрели бы в закон, а моментально не дыши! Ты, Хрюкин, пострадал, и дела этого так не оставляй… Нужно проучить!.. Пора…

— А, может быть, и генеральская… — думает вслух городовой. — На морде у ней не написано… Намедни во дворе у него, такую видал.

— Вестимо, генеральская, — говорит голос из толпы.

— Гм… Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто… Что-то ветром подуло… Знобит… Ты отведешь ее к генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и прислал… И скажи, чтобы ее не выпускали на улицу… Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака — нежная тварь… А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять. Сам виноват.

— Повар генеральский сюда идет, его спросим… Эй, Прохор, поди-ка, милый, сюда. Погляди на собаку… Ваша?

— Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!

— И спрашивать тут долго нечего, — говорит Очумелов. — Она бродячая. Нечего тут долго разговаривать… Ежели сказал, что бродячая, стало быть, и бродячая… Истребить, вот и все.

— Это не наша, — продолжал Прохор. — Это генералова брата, что намеднись приехал. Наш не охотник до борзых. Брат, ихний охоч…

— Да разве братец ихний приехали? Владимир Иваныч? — спрашивает Очумелов, и все лицо его заливается улыбкой умиления. — Ишь ты, господи! А я и не знал! Погостить приехали?

— В гости…

— Ишь ты, господа!.. Соскучились по братце!.. А я ведь и не знал! Так это ихняя собачка? Очень рад!.. Возьми ее… Собаченка ничего себе:.. Шустрая такая! Цап этого за палец! Ха-ха-ха… Ну, что дрожишь? Ррр… Рр… сердится шельма… цуцык этакий!

Прохор зовет собаку и идет с ней от дровяного склада… Толпа хохочет над Хрюкиным.

— Я еще доберусь до тебя! — грозит ему Очумелов и, запахиваясь в шинель, продолжает свой путь по базарной площади.

Какова тема этого рассказа? Человек, поминутно меняет свой взгляд на вещи, смотря по тому, откуда дует ветер. Какова фабула этого рассказа? Полицейский надзиратель собирается составить протокол на владельца собаки, покусавшей обывателя; узнав, что собака принадлежит «важному» лицу, генералу, он сразу меняет фронт и обвиняет пострадавшего; получив противоположные сведения, опять говорит старое; вновь получив подтверждение принадлежности собаки генералу, опять меняет поведение и так несколько раз, пока окончательно не убеждается в том, что собака генеральская; тогда он заискивает перед самой собакой. Завязка здесь в том, что к полицейскому обращается с жалобой покусанный; развязка — в последнем превращении надзирателя. Мы видим, что фабула очень проста и мало подвижна; действия в рассказе нет; все развитие сводится к смене надзирательской решимости проявить свою власть и надзирательской трусости нажить неприятность с генералом. Сюжет также очень прост, в нем не содержится никаких отступлений, никаких забеганий вперед; сюжет такого рода называется прямым .

Рассмотрим, как этот сюжет развернут. В значении его излагается шествие надзирателя по базарной площади и встреча с покусанным. Затем идут колебания: три в одну сторону, в сторону желания расправиться с собакой, и три в противоположную. Рассказ оканчивается тем, что трусость в надзирателе победила. Можно было бы окончить и иначе, сообщением, окончательно достоверным, что собака не принадлежит генералу, и отправкой собаки на живодерню. Но такой конец дал бы впечатление, что надзиратель, хотя и колебался, но все-таки поступил так, как был должен поступить; подлинный же конец кладет на фигуру надзирателя заключительную отрицательную черту, заставляя его перед собакой лебезить и заискивать. Кроме этого, весьма важно обратить внимание на следующее обстоятельство: в конце-концов, спрашивают у генеральского повара, чья собака, и тот отвечает, что собака не принадлежит генералу; казалось бы, это заявление решает все, и читатель ожидает, что с собакой сейчас поступят как с бродячей: но читатель обманывается: из следующих слов повара выясняется, что собака принадлежит брату генерала, то-есть все-таки неприкосновенная для полицейского. Это введение читателя в заблуждение делает неожиданной развязку, — чрезвычайно распространенный прием. Затем, мы видим, что развитие сюжета идет по ступеням: не генеральская — генеральская, не генеральская — генеральская, не генеральская — не генеральская, но в то же время как бы и генеральская. Здесь дается концовка сюжета: линия развития ломается. Также чрезвычайно распространенный прием: изменение линии развития. Вот еще образец такой концовки, из Чеховского же рассказа «Месть», В этом рассказе некий обыватель слышит, что его жена условливается с любовником положить ему письмо в чашу, стоящую в качестве украшения в городском саду; муж решает напакостить любовнику и пишет письмо к некоему купцу с требованием положить в эту чашу двести рублей, угрожая, что в противном случае лавка того будет взорвана! Муж рассчитывает, что купец обратится в полицию, полиция устроит засаду и схватит любовника; последний наживет, таким образом, неприятности; в назначенный час муж дежурит недалеко от чаши, чтобы полюбоваться арестом; однако, любовник вынимает из чаши какой-то конверт, и с удивлением извлекает из него две сторублевых бумажки: купец, оказывается, испугался и исполнил требование не существующих грабителей. Эта развязка также вполне неожиданна, и дает концовку, ломая линию развития; читатель вместе с мужем ожидает чего угодно, только не этого: купец поверил, что письмо от грабителей (предполагаемая линия развития), но вместо обращения к властям, подчинился письму (слом линии). Вернемся к нашему рассказу. Собаке противостоит покусанный. И колебания полицейского по отношению к собаке должны сопровождаться колебаниями по отношению к пострадавшему; предположив, что собака генеральская, надзиратель обращается к покусанному, обвиняя его, что он сам расковырял палец, чтобы получить вознаграждение; при следующем колебании, надзиратель говорит ему: «ты пострадал, и не оставляй этого дела, проучи»; при следующем колебании, надзиратель уже бранит покусанного; узнав окончательно, что собака как бы генеральская, он грозит пострадавшему: «я доберусь до тебя». Эти попутные колебания, все возрастающие в силе, особенно ярко подчеркивают изменчивость, хамелеонность полицейского, и его заискивание перед псом выделяется особенно резко при его угрозе покусанному.