Арам Асоян - Пушкин ad marginem

4. Я перевариваю воспоминания и надеюсь набрать вскоре новые; чем нам жить, душа моя, под старость нашей молодости, как не воспоминаниями?(А. А. Дельвигу от 23 марта 1821 г.).

5. Дельвигу и Гнедичу пробовал я было писать – да они и в ус не дуют. Что это бы значило: если просто забвение, то я им не пеняю: забвенье – естественный удел всякого отсутствующего; я бы и сам их забыл, если б жил с эпикурейцами, в эпикурейском кабинете и умел читать Гомера (Н. И. Гречу от 21 сентября 1821 г.).

6. Я давно уже не сержусь за опечатки, но в старину мне случалось забалтываться стихами, и мне грустно видеть, что со мною поступают, не уважая ни моей воли, ни бедной собственности (А. А. Бестужеву от 12 января 1824 г.).

7. Чтобы напечатать Онегина, я в состоянии… т. е или рыбку съесть, или… сесть. Дамы принимают эту пословицу в обратном смысле (П. А. Вяземскому, нач. апреля 1824 г.).

8. Ради бога не думайте, чтобы я смотрел на стихотворство с детским тщеславием рифмача или как на отдохновение чувствительного человека: оно просто мое ремесло, отрасль частной промышленности, доставляющая мне пропитание и домашнюю независимость (А. И. Казначееву от 22 мая 1824 г.).

9. Удалюсь от зла и сотворю благо: брошу службу и займусь рифмой (А. И. Тургеневу от 14 июля 1824 г.).

10. Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного. Ничуть не забавно стоять в «Инвалиде» наряду с идиллическим коллежским асессором Панаевым (Л. С. Пушкину от 4 декабря 1824 г.).

11. Вот уже 4 месяца, как нахожусь я в глухой деревне – скучно – да нечего делать; здесь нет ни моря, ни неба полудня, ни итальянской оперы. Но зато нет – ни саранчи, ни милордов Уоронцовых. Уединение мое совершенно – праздность торжественна (Д. М. Шварцу, около 9 декабря 1824 г.).

12. Царь, говорят, бесится – за что бы кажется, да люди таковы (Л. С. Пушкину, около 20 декабря 1824 г.).

13. Пишу тебе в гостях с разбитой рукой – упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наезднического честолюбия (П. А. Вяземскому от 28 января 1825 г.).

14. Видел ли ты Николая Михайловича? Идет ли вперед «История»? где он остановился? Не на избрании ли Романовых? Неблагодарные! Шесть Пушкиных подписали избирательную грамоту! Да двое руку приложили за неумением писать! А я, грамотный потомок их, что я? Где я. (А. А. Дельвигу первые числа июня 1825 г.).

15. …согласен, что жизнь моя иногда сбивалась на эпиграмму, но вообще она была элегией в роде Коншина (В. А. Жуковскому от 17 августа 1825 г.).

16. Ради Бога, докажи Василию Львовичу, что элегия на смерть Анны Львовны не мое произведение, а какого-нибудь другого беззаконника. Он восклицает «а она его сестре 15000 оставила» (П. А. Вяземскому, вторая пол сентября 1825 г.).

17. Писать свои Memoires заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать – можно, быть искренним невозможность физическая. Перо иногда остановится как с разбега перед пропастью – на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать – braver – суд людей – не трудно; презирать суд собственный невозможно (П. А. Вяземскому, вторая пол ноября 1825 г.).

18….Руслан молокосос, Пленник зелен – и пред поэзией кавказской природы поэма моя – голиковская проза (А. А. Бестужеву от 30 ноября 1825 года).

19. Твои письма гораздо нужнее для моего ума, чем операция для моего аневризма (П. А. Вяземскому, 14 и 15 августа 1825 г.).

20. Аневризмом своим дорожил я пять лет, как последним предлогом к избавлению, ultima ratio libertatis – и вдруг последняя моя надежда разрушена проклятым дозволением лечиться в ссылку! (…) Нет, дружба входит в заговор с тиранством, сама берется оправдать его, отвратить негодование; выписывают мне Мойера, который, конечно, может совершить операцию и в сибирском руднике; лишают меня права жаловаться (не в стихах, а в прозе, дьявольская разница!), а там не велят и беситься. Как не так! Я знаю, что право жаловаться ничтожно, как и все прочие, но он есть в природе вещей: погоди. (…) Ах, мой милый, вот тебе каламбур на мой аневризм: друзья хлопочут о моей жиле, а я об жилье. Каково? (…) Но полно об аневризме – он мне надоел, как наши журналы (П. А. Вяземскому, 13 и 15 сентября 1825 г.).

21. Конечно, я с радостию и благодарностью дал бы тебе срезать не только становую жилу, но и голову; от тебя благодеянье мне не тяжело – а от другого не хочу. Будь он тебе расприятель, будь он сын Карамзина (В. А. Жуковскому от 6 октября 1825 г.).

22. Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? (…) В 4-й песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? В нем дарование приметно – услышишь, милая, в ответ он удрал в Париж и никогда в проклятую Россию не воротится – ай-да умница (П. А. Вяземскому, вторая пол. Мая 1826 г.).

23. Жизнь жениха тридцатилетнего хуже 30-ти лет игрока (…) Так-то, душа моя. От добра добра не ищут. Черт догадал меня бредить о счастии, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостью, которой обязан я был богу и тебе (Плетневу от 29 сентября 1830 г.).

24. Баратынский говорит, в женихах счастлив только дурак, а человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим. Доселе он я, – а тут он будет мы. Шутка! (Плетневу от 29 сентября 1830 г.).

25. Кабы я не был ленив, да не был жених, да не был очень добр, да умел бы читать и писать, то я бы каждую неделю писал бы обозрение литературное – да лих терпения нет, злости нет, времени нет, охоты нет. Впрочем, посмотрим (Плетневу от 13 ноября 1831 г.).

26 …страховать жизнь на Руси в обыкновение не введено, но войдет же когда-нибудь; пока мы не застрахованы, а застращены (П. В. Нащокину, около 20 июня 1831 г.).

27. Кстати о самоотверженности: представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы. Я в отчаянии, несмотря на все мое самомнение (В. Ф. Вяземской от 4 июня 1832., пер. с фр.).

28. Угождать публике я не намерен; браниться с журналами хорошо раз в пять лет, да и то Косичкину, а не мне. Стихотворений помещать не намерен, ибо и Христос запретил метать бисер перед свиньями; на то проза-мякина (Н. П. Погодину, первая пол. сентября 1832 г.).

29. Однако скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва. Даже извозчиков мало на ее скучных улицах. На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и фуражке, да кН. Шаликов (Н. Н. Пушкиной от 27 августа 1833 г.).

30. Говорят, что несчастие хорошая школа, может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к добру и прекрасному, какова твоя, мой друг, такова и моя (П. В. Нащокину, сер. Марта 1834 г.).