Борис Унбегаун - Русские фамилии

Что касается фамилий, образованных от названий цветов ( Розов , Гиацинтов , Тюльпанов , Ландышев и т. п.), то, как утверждает П. М. Бицилли, они могут быть только семинарского происхождения — постольку, поскольку для русской народной ономастики прозвания по растениям нехарактерны (см.: Бицилли П. Из наблюдений над русской ономастикой как культурно-историческим источником. — В кн.: Šišićev zbornik. Mélanges Šišić. Zagreb, 1929, p. 597, примеч. 20). Ср., впрочем, некоторые примеры древнерусских прозвищ из области растительного мира: Веселовский С. Б. Ономастикон. М., 1974, с. 6).

См.: Шереметевский В. В. Указ. соч., кн. I, с. 83; Unbegaun В.‑О. Op. cit., р. 53, 61; ср. наст. изд., с. 18, 170. Как отмечает Е. П. Карнович, подобное явление встречается также в русифицированных фамилиях поляков; чиновники из поляков русифицировали фамилии, не соображаясь со свойствами русского языка: «оттого в Западном крае вместо прозвания, например, Фомин явился Фомов , а вместо Семенов — Семенин » ( Карнович Е. П. Указ. соч., с. 130). В любом случае нарушение словообразовательной закономерности указывает на искусственное происхождение фамилии.

Unbegaun B.‑O. Op. cit., p. 61. Л. Ф. Магницкий был великорусом (родом из окрестностей Осташкова) и первоначально носил фамилию Теляшин; фамилию Магницкий он во всяком случае имеет в 1701 г., и можно предположить, что он получил ее в Славяно-греко-латинской академии (см.: Криницкий Н. А. Леонтий Филиппович Магницкий (1669—1739). — В кн.: Труды второго областного тверского археологического съезда 1903 года 10—20 августа. Тверь, 1906, с. 435—439; Бородин А. В. Московская гражданская типография и библиотекари Киприановы. — В кн.: Труды Института книги, документа, письма [АН СССР], V. М.—Л., 1936, с. 56). Существует предание, что новую фамилию дал ему Петр I, который был так восхищен его познаниями в математических науках, «что называл его магнитом и приказал писаться Магнитским» ( Берх В. Жизнеописания первых российских адмиралов или опыт истории российского флота, ч. I, СПб., 1831, с. 50, ср. с. 53).

См.: Лебедев А. Святитель Тихон Задонский и всея России чудотворец (его жизнь, писания и прославление). СПб., 1865, с. 14.

См.: Саитов В. Петров Василий Петрович. — Русский биографический словарь, том «Павел — Петр». СПб., 1902, с. 667.

См.: [ Корф М. ] Жизнь графа Сперанского, т. 1, СПб., 1861, с. 3—5.

См.: Васильчиков А. А. Указ. соч., с. 272. Ср. реплику Свидригайлова о Разумихине в «Преступлении и наказании» Достоевского: «Он малый, говорят, рассудительный (что и фамилия его показывает, семинарист должно быть)…» ( Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30‑ти тт., Т. VI. Л., 1973, с. 365). Характерно, что сам Разумихин, говоря о своем дворянском происхождении, подчеркивает, что у него другая фамилия: «Я вот, изволите видеть, Вразумихин; не Разумихин, как меня все величают, а Вразумихин, студент, дворянский сын…» (там же, с. 93).

Державин. Сочинения с объяснительными примечаниями Я. Грота (2‑е академическое издание), т. III. СПб., 1870, с. 328. Ср. ответ на это стихотворение от имени священника И. С. Державина:

( там же , с. 334)

Ср. указ Синода от 18 ноября 1846 г.: «В некоторых епархиях существует обычай переменять воспитанникам духовных заведений фамилии их отцов и усваивать прозвания, нередко весьма странные и несвойственные для лиц духовного звания. Таковой обычай, которому нигде нет примера, противен разуму постановлений о союзе семейственном, устраняет достодолжное уважение к поколениям, поставляет каждого вне общественной связи с предками и потомками и по делам производит запутанность и даже совершенную невозможность разрешать вопросы о различии прав по их происхождению». Предписывается «по всему Духовному ведомству, чтобы впредь никому в сем ведомстве не усвоялись фамилии произвольные, но чтобы по общему правилу дети сохраняли фамилии своих отцов». Это постановление было подтверждено указами от 31 декабря 1851 г. и от 7 июля 1857 г., причем последний указ предписал сыновьям бесфамильных отцов дать фамилии, образованные от имен отцов (таким образом, фамилии в этом случае должны были совпадать с отчествами). См.: Шереметевский В. В. Указ. соч., кн. III, с. 284—285.

Е. Е. Голубинский вспоминал в этой связи: «Когда мы учились в последнем классе училища, из семинарии пришло предписание отобрать у всех произвольно данные фамилии и дать им отцовские фамилии. Мы весьма сокрушались, и некоторые плакали. Один из товарищей прозывался Сперанским, а отцу его была фамилия Овсов, и он очень плакал, не желая превращаться из Сперанского в Овсова. Но остается для меня совершенно неизвестным, почему мне фамилия не была переменена; в то время, как моего брата младшего Александра превратили из Голубинского в Пескова, меня оставили с громкой фамилией» ( Голубинский Е. Е. Указ. соч., с. 4).

О генетической связи современных народных прозвищ с прозвищами древнерусскими см.: Чичагов В. К. Указ. соч., с. 34—38. Отметим, что традиция бытования прозвищ оказалась очень устойчивой и в дворянской среде: характерным образом эта традиция сохранялась и в новой, европеизированной России. Вот, что писал в конце XIX в. Н. Н. Голицын, один из представителей русской аристократии и, вместе с тем, специалист в области генеалогии: «Почти все дворянские роды допетровской Руси имели обыкновение давать своим представителям (особенно при многочисленности их) разные прозвища… Обычай этот сохранялся и позднее, при новых, европейских формах общественной жизни, только в нашей аристократии (на Западе мы его не встречаем) — почти до нашего времени, причем прозвища давались не на одном русском языке, но и на французском… У наших отцов было всегда на языке много готовых прозвищ. Говорилось: это князь Волконский — Бухна́, это La Tante Vertu (А. И. Васильчикова), а это la princesse Migouche, вот la princesse Bonbonnière (кн. Волконская), Diane en corroux, Мертвая Голова (князь Гагарин) и десятки других» ( Голицын Н. Н. Указ. соч., с. 349). Ср. в этой связи «le terrible dragon» как прозвище Марьи Дмитриевны Ахросимовой в «Войне и мире» Л. Н. Толстого.

Различие между русским и западноевропейскими языками в отношении того, каким образом индивидуальное имя становится родовым, т. е. фамилией, существенно глубже. Дело в том, что в России на протяжении практически всей ее истории сосуществовали две принципиально отличные антропонимические модели: одна модель являлась частью живой ономастической системы, другая — искусственной структурой, применявшейся для официального нормализованного обозначения индивидуума в документе, причем именно вторая модель претерпела значительное историческое развитие и легла в основу современной русской фамилии, Предметом книги Б. О. Унбегауна является фамилия как часть второй модели, хотя для анализа этого явления автор и использует факты, которые следует отнести к естественной, не нормализованной стороне русской ономастики. Если принять указанное разграничение, то различия между русской и западноевропейской фамилией будут лежать не в плане противопоставления основных словообразовательных моделей, а в плане, так сказать, антропонимистической ситуации. В России фамилия с исторической точки зрения является частью обозначения человека в документе, т. е. частью искусственно нормализованной системы, тогда как в западноевропейских языках фамилия является частью естественной антропонимической модели.