Александр Етоев - Территория книгоедства

Уже лучше, листаем дальше.

Я громко вскрикнула и лишилась чувств.

Дальше, один обморок уже был – нет, два.

Я потеряла сознание.

Хватит обмороков, лучше вот это:

У него ноги аристократа по своему изяществу и миниатюрности. Скромный фасон ботинок не может скрыть их форму.

А вот здесь про победу над супостатами:

Русские бежали по пятам, кроша как месиво бегущих.

И далее:

Началось крошево.

А за крошевом еще одно крошево:

Красавец-атаман ни на минуту не переставал крошить своей саблей врага.

Даже по приведенным цитатам можно сделать сразу несколько выводов. Чарская – опытный мастер с помощью нехитрых повторов нагнетать атмосферу страха. В этом смысле опыт писательницы может быть успешно использован начинающими авторами романов ужаса, наравне с сочинениями Стивена Кинга, Клайва Баркера, Дина Кунца. Еще ее книги учат нас открытости чувств, то есть не замкнутости в себе, ведущей к болезням психики, а прямодушию, детской непосредственности, всему тому, что Иисус Христос вложил во фразу: «Будьте как дети». Многочисленные обмороки и падения в сочинениях писательницы есть не что иное, как проявление этой самой открытости, показанное на доходчивом уровне. И конечно же, описывая победы русских, Чарская нас учит патриотизму.

Что касается пункта о русском патриотизме, то, как написано в журнале «Задушевное слово», № 20 за 1912 год: «Книги г-жи Чарской должны быть приобретены в каждой семье, имеющей какое бы то ни было соприкосновение с кавалерией». Думаю, это последняя точка, поставленная мною над «i», которая обязана убедить читателя в непреходящей ценности книг писательницы Лидии Чарской.

Самые главные вопросы, которые задает человек земли человеку космоса, это: «А как там у вас на орбите насчет выпить и покурить?» Про «покурить» известно давно – наши космонавты не курят. Вот хотя бы отрывочек из давнего интервью Войновича журналу «Советская библиография» (№ 4, 1989):

В мое творчество вторгся, например, космонавт Попович. Я написал: «Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом». Он выступил и сказал: «А мы не курим». Песня была исправлена на «споемте перед стартом». Споемте… Это в милиции говорят: «Пройдемте». Я сказал Поповичу: «Вы вот знаменитый летчик, а я ученик, когда-то занимался в аэроклубе и летал на самолете. Я в летном деле понимаю не меньше, чем вы в поэзии, но я же вас не учу, как надо летать, а вы меня учите, как надо писать стихи. И песню эту я написал вообще не о вас. Я написал о тех, чьи следы останутся на пыльных тропинках, а ваши там пока не остались».

Вопрос про «выпить» долгое время оставался предметом слухов, типа портвейна в тюбике или резиновой грелки, которую космонавты прячут перед полетом в трусы. Но однажды «Российская газета» рассекретила информацию, и вот что мы с интересом прочитали в номере от 3 августа 2007 года:

Когда готовили к запуску, например, «Салют-7», в различные ниши бортовой аппаратуры станции на Земле были уложены десятки туб с армянским коньяком 25-летней выдержки. Про места этих «закладок» знал только ограниченный круг лиц, который и давал периодически команды на проведение «внеочередных» проверок того или иного блока. После них кривая на графике, характеризующая нарастание напряженности в отношениях между членами экипажа, стремительно шла вниз.

Были случаи, когда измотанному работой экипажу оператор ЦУПа во время сеанса связи настоятельно рекомендовал использовать во время обеда «Кавказский соус» из 33-го контейнера… В ответ оператора частенько посылали с орбиты в дальнюю даль… И лишь через несколько сеансов связи в ЦУПе слышалось: «Что же вы так мало „Кавказского соуса“ в 33-й контейнер положили!»

А вот что рассказывает газета о встречах на борту орбитальной станции вновь прибывших экспедиций – иначе говоря, о стыковках:

Основной экипаж при задраенном люке вежливо интересовался, с чем прибыли гости. И когда из корабля по внутренней связи доносилось, что ни с чем, ему так же вежливо советовали продолжать полет в таком же состоянии. Для того, чтобы люк был открыт, нужен был «пропуск» на станцию. И этот пропуск везли с собой все экспедиции посещения. После некоторых препирательств люк слегка приоткрывался, на станцию вплывала бутылка коньяка и только затем сама экспедиция посещения. Коньяк шел по кругу, и экспедиция «прописывалась» на станции. Ничего этого телезрители, естественно, никогда не видели.

Пить же в космосе надо так (рассказывает летчик-космонавт Владимир Ремек):

Откупоренная бутылка прикладывается ко рту и затем делается резкое движение головой назад. Получив импульс ускорения, часть жидкости из горлышка бутылки поступает в рот, после чего само горлышко затыкается пальцем и бутылка передается другому космонавту. При этом, естественно, некоторые капельки алкоголя успевают просочиться из горлышка наружу и повисают прямо перед губами. Также естественно, что ни одна капля на борту не пропадает, все они тщательнейшим образом собираются ртом.

В общем, как говорил дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт Гречко: «У нас нет такого закона, чтобы за двенадцать часов до полета пиво не пить!»

И был тысячу раз прав.

Широко известны случаи превращения человека в осла («Золотой осел», «Пиноккио», «Незнайка в Солнечном городе»), козла («Сказка про сестрицу Аленушку и братца Иванушку»), воробья («Баранкин, будь человеком!»), муху («Сказка о царе Салтане»), лягушку («Царевна-лягушка»), таракана («Превращение» Франца Кафки), собаку («Двенадцать месяцев» Маршака), обезьяну (М. Шагинян, «Месс-Менд»). Но вот слышали вы когда-нибудь о превращении человека в лошадь? Нет? Хорошо, послушайте, что пишет на эту тему Денис Иванович Фонвизин, наш известный комедиограф, в письме к родным из Петербурга в Москву, писанном в апреле 1766 года:

Ныне Страстная неделя, и дух мой в едином богомыслии упражняется. В животе моем плавает масло древяно, такожде и орехово. Пироги с миндалем, щепки и гречневая каша не меньше помогают мне в приобретении душевного спасения. Вчера и сегодня обедал я у М. В. Приклонского; слушал завтрени, часы и вечерни, также был у обеден, одним словом, делал все то, что должно делать согрешившему ведением и неведением. И Ванька приносит на сих днях во грехах своих покаяние. Рассказывал он мне, что во время чтения Ефрема Сирина напал на него некоторый род дремоты, и бе видение страшно: пришел к нему некто из темных духов во образе человечестем, который весьма походил на нашего Астрадыма; пришел и вопросил его: «Где твоя душа?» Ванька мой вообразил себе, что то Астрадым, с которым он всегда обхаживался фамилиарно, ответствовал ему, не обинуяся, что он о душе своей ничего не ведает и что удивляется, какая нужда до души его – повару. Темный дух, раздраженный таковым гордым ответом, дал ему знать, кто он таков. «Я черт, а не Астрадым», – говорил он ему. «По крайне мере ты похож на нашего Астрадыма», – отвечал ему Ванька. «Я нарочно взял его вид, – сказал черт, – для того, что из смертных повар ваш более всех на меня походит». Ванька, увидя, что то прямо черт, а не Астрадым, вострепетал от сего видения и вдруг хотел было перекреститься, но почувствовал, что рука его не только не подымается, но еще опускается книзу и становится лошадиною ногою. Уже другая рука его была точно в таковом же превращении, и он стал на четвереньках. Великая и круглая глава его становилась отчасу продолговатее; волосы его ощетинились и стали гривою; лишь только глаза его остались в прежнем состоянии, ибо всегда были они лошадиные. Наконец, сказывал он мне, что он стал точно такая же лошадь, как наша правая коренная, которую я ныне нанимаю. Став лошадью, заржал мой Ванька и тем перепугал весь народ и себя самого так, что он очнулся и, пришед домой, поведа мне сие видение.