Бен Орлин - Математика с дурацкими рисунками. Идеи, которые формируют нашу реальность

И все же долгосрочное будущее этой системы окутано туманом. Скопления клеток взаимодействуют изощренными и труднопредсказуемыми способами. Схема наподобие той, что нарисована вверху, может привести к бесконечному росту; удалите всего одну живую клетку из исходной сетки, и рост иссякнет. Простота в малом масштабе сменяется странным и неожиданным поведением в большом масштабе.

Мне вспоминается ответ Амоса Тверски на вопрос, почему он стал психологом:

Когда мы совершаем важный выбор [в жизни], он практически случаен. Но менее важный выбор, возможно, расскажет нам больше о том, кто мы такие. Наш выбор профессии может зависеть от того, с какими учителями средней школы нам довелось встретиться. Выбор спутника или спутницы жизни может зависеть от того, кто окажется рядом в нужный момент. С другой стороны, незначительные решения очень систематичны. То, что я стал психологом, вероятно, не очень показательно. Однако то, какого рода я психолог, возможно, отражает важные черты моего характера [259].

По мнению Тверски, незначительные решения подчиняются предсказуемым причинам. Но крупномасштабные события — плоды дьявольски сложной системы со множеством взаимосвязей, где каждое движение зависит от контекста.

Я утверждаю, что это верно и для истории человечества. Человек предсказуем; люди непредсказуемы. Их тончайшие взаимоотношения усиливают одни паттерны и ослабляют другие, без каких-либо отчетливых перекличек, по неясным причинам.

Неслучайно, что игра «Жизнь», как и лоренцовская модель погоды, возникла в эпоху компьютеров. По самой своей природе хаос не вмещается в наше сознание. Наш разум слишком склонен сглаживать острые углы, округлять истину до удобного знака после запятой. Нам нужны мозги покрупнее и побыстрее наших собственных, чтобы покорить хаос, выявить его закономерности — или их отсутствие.

«Хорошо, математик, — вздыхаете вы. — Я вижу, к чему вы клоните: альтернативная история . Гипотеза о том, как могла бы развиваться цивилизация, если бы в прошлом какие-нибудь важные события пошли немного иначе».

Я пожимаю плечами.

«Ну, так бы сразу и сказали! — восклицаете вы с облегчением. — Конечно, иногда в истории встречаются развилки: решающие сражения, выбор ключевого хода, поворотные моменты. Это не делает историю хаотичной. Непредсказуемой — да. Однако она подчиняется причинности и логике. Не нужно думать, что исторический анализ — дело безнадежное».

Теперь уже моя очередь вздохнуть и объяснить: нет, проблема гораздо глубже.

Начнем с бомбы — вернее, с пары бомб. В 1945 году Соединенные Штаты сбросили атомные бомбы на два японских города: Хиросиму (6 августа) и Нагасаки (9 августа). Авторы рассказов в жанре альтернативной истории не могли смириться с этим происшествием. Например, в новелле Кима Стэнли Робинсона «Счастливый удар» [260]бомбардировщик «Энола Гей» 5 августа попал в авиакатастрофу, не сбросил бомбу на Хиросиму, изменив этим весь курс ядерной эры. Как бы то ни было, Робинсон смог рассказать лишь одну историю из триллиона возможных. Что, если бы на первой строчке перечня целей по-прежнему, как до конца июля, была японская столица Киото? [261]Что, если бы 9 августа в городе Кокура была не дождливая, а ясная погода, и бомбу, предназначенную для него, не перенаправили бы в Нагасаки? Что, если бы президент США Гарри Трумэн осознал перед взрывом, что Хиросима — не сугубо военный (как он почему-то полагал), а гражданский объект? [262]Возможностей настолько много, что ни один рассказ не в силах их учесть. Альтернативная история показывает нам отдельные ветви; теория хаоса предупреждает, что они срезаны с раскидистого кустарника.

Несмотря на все усилия, альтернативная история никогда не сможет справиться с подлинной природой хаоса. Коль скоро все моменты времени подспудно осевые, вести линейное повествование уже нельзя. Вот, например, еще один любимый вопрос альтернативной истории: что, если бы рабовладельческая Конфедерация выиграла Гражданскую войну в Америке? Это распространенная тема для домыслов; на сей счет высказался даже Уинстон Черчилль, известный главным образом отнюдь не как фантаст [263]. Поэтому, когда телекомпания HBO объявила, что планирует снять шоу под названием «Конфедерация», писатель Та-Нехизи Коутс — эксперт и по истории афроамериканцев, и по альтернативно-исторической фантастике — красноречиво простонал:

Замысел «Конфедерации» ужасно неоригинален, особенно для якобы авангардной HBO. Поле рассуждений по вопросу «Что, если бы Юг победил?», вероятно, вытоптано больше, чем какая бы то ни было область американской альтернативной истории… [Рассмотрим] все вопросы, которыми пренебрегают. Что, если бы Джон Браун {84} победил? Что, если бы Гаитянская революция распространилась по всей Америке? Что, если бы чернокожие солдаты были завербованы в начале Гражданской войны? Что, если бы коренные американцы остановили наступление белых на Миссисипи? [264]

Альтернативная история, как правило, зацикливается на «великих людях» и «важных битвах» традиционной истории, упуская менее громкие возможности, которые подрывают на корню основы преобладающей культуры. Правила правдоподобия (какие сюжеты мы полагаем достоверными и убедительными) не всегда совпадают с правилами вероятности (какие события на самом деле едва не произошли) [265].

Подлинный хаос — это идея, разрушающая любое повествование, мысль, анархичная, как бомба.

«Хорошо, математик, — говорите вы, уже на грани срыва. — Вы утверждаете, что понимание истории — обман. Что исторические тенденции — это апериодические миражи. Что наши попытки выявить причинно-следственные связи обречены, потому что в гипервзаимосвязанной системе наподобие человеческой цивилизации, где микроскопические изменения приводят к макроскопическим эффектам, всё вызывает всё. Что мы никогда-никогда не сможем предсказать, что произойдет в дальнейшем».

«Ну, если вы так ставите вопрос, то я выгляжу полным придурком», — говорю я.

Вы впиваетесь в меня глазами. Да, теперь все ясно.

Возможно, человеческая история — «почти нетранзитивная система», как говорят специалисты по теории хаоса. Она долго выглядит довольно стабильной и вдруг меняет курс. Колониализм уступает место постколониализму. Обожествление монарха уступает место либеральной демократии. Либеральная демократия уступает место анархо-капитализму, где бал правят корпорации. Как-то так. Даже если историки не в силах показать, что нас ждет за новым поворотом, они, по крайней мере, могут охарактеризовать сдвиги, произошедшие в прошлом, и пролить свет на текущее положение дел человеческих [266].