Андерс Фомсгорд - Вирусы. Откуда они берутся, как передаются людям и что может защитить от них [litres]

Мы с другом отправились в ресторан на его большой белой «Тойоте». Кажется, лишь японские автомобили выживали здесь. «Лэндроверы» быстро выходили из строя и стояли вдоль разбитых дорог этакими скульптурами на подпорках, оживляя пейзаж. Петер выбрал ресторан с кондиционированием воздуха – мы прозвали заведение «Буфетом», но на самом деле оно называлось «Коимбра». Здесь не нужно было долго ждать заказ, можно было просто прийти и сразу отправиться к «шведскому столу», причем в стоимость входило вино – красное и белое. Мы набрали закусок и взяли белое. Оказалось, что мой коллега много лет назад работал у винодела во французской глубинке, и мы завели разговор о вине, виноделах и Франции.

Я выразил восхищение проектом Петера, прилично разросшемся – теперь в его распоряжении было несколько зданий и гораздо больше студентов, чем поначалу. Он рассказал, что когда-то договорился о предоставлении ему нескольких пустующих школьных помещений, но кто-то ему воспрепятствовал. Тут постоянно так случалось: «кто-то» все время пытался помешать нашим инициативам. Вот и мои намерения провести испытания вакцины против ВИЧ едва не были отменены «кем-то» из руководства больницы. Один из врачей, принимавших участие в нашем исследовании в Бисау, однажды объяснил нам ситуацию: его начальники считали, что не стоит тратить время и силы на эти исследования, несмотря на то что я платил деньги и обучал врачей, медсестер, лаборантов, даже уборщиков и пытался помочь инфицированным людям.

– Видимо, проект «Бандим» ожидает такая же судьба, как Медицинский исследовательский центр в Гамбии. Ты ведь в курсе? – спросил я.

Я побывал в Банжуле несколькими месяцами ранее, был весьма впечатлен местным исследовательским центром и сразу же начал сотрудничество с ними в области изучения ВИЧ. После того как моя возлюбленная, француженка Сильви, с которой мы счастливо прожили 12 лет, умерла от бокового амиотрофического склероза у нас дома в Фредериксберге, в моей жизни наступил период, когда я в одиночестве колесил по всему миру, пытаясь найти свое место. Мой начальник из Института сывороток с большим пониманием отнесся к ситуации. После поездок в США, на юг Германии, в Южную Африку и Францию я несколько раз побывал в Дакаре, где мне понравилось больше всего. Я просто-напросто пытался избежать депрессии.

Однажды, сидя в отеле на балконе с видом на бухту Нгор в Дакаре и потягивая холодное пиво «Газель», я получил сообщение от канадской исследовательницы Алексы. Я познакомился с ней в Каио, крохотном городке на севере Гвинеи-Бисау, где она в течение трех лет изучала ВИЧ и иммунитет в различных коренных племенах, живя достаточно изолированно. Она написала, что собиралась в гамбийский Медицинский исследовательский центр (МИЦ) на встречу со своей научной руководительницей, английским профессором Сарой Роуланд Джонс, которую я тоже прекрасно знал. «Может, и ты заедешь?» – написала она в шутку. Естественно, я тут же спустился к администратору отеля и попросил вызвать мне такси до Банжула. На меня посмотрели как на слабоумного, но убедились, что я не шучу и что у меня достаточно евро в кармане (а евро ценятся на этой французской территории гораздо выше, чем местная валюта, африканский франк). И мне отыскали шофера, который говорил на волофе, креольском и немного на французском (со мной) и, мало того, знал дорогу. Далеко не всегда маршрут пролегал по размеченному шоссе, зачастую приходилось ехать прямо по скудной саванне, по длинным высохшим речным руслам, а в Гамбии пришлось даже перебираться через реку на пароме. Водителю дали новенький автомобиль, который замечательно справился со всеми испытаниями, выпавшими на его долю.

Очень удобно, что население трех соседних стран – Сенегала, Гамбии и Гвинеи-Бисау – говорит на волофе или креольском языке, подумал я. А вот европейцы не проявляют такого единодушия: в Сенегале они говорят в основном по-французски, в Гвинее-Бисау – по-португальски, а в Гамбии – по-английски. По дороге я отправил электронное письмо Саре, предупредив ее, что скоро буду на месте. Поездка заняла ровно один день – с самого раннего утра (мы выехали до восхода солнца) до позднего вечера.

Именно во время спонтанного путешествия в Банжул на такси мне пришла в голову идея расширить проект разработки вакцины против ВИЧ и объединить усилия друзей и коллег, которые занимались исследованием этого вопроса в Западной Африке. Нужно привлечь в проект Сару из гамбийского МИЦ, профессора Сулеймана Мбупа из лаборатории по изучению ВИЧ в сенегальском Университете Шейха Анты Дьопаи, понятное дело, нашу группу из национальной лаборатории в Гвинее-Бисау. Идея заключалась в создании «африканского исследовательского проекта по наращиванию потенциала в изучении болезней, связанных с бедностью» (такими были ключевые слова для поисковиков). Кроме того, я мог бы подключить к нашей работе Тома Ханке из Оксфорда, который занимался примерно тем же, чем и я, так что мы могли бы стать представителями «северной ветви» нашего проекта. Мы намеревались обучать наших африканских партнеров исследовательской работе и проведению клинических исследований, чтобы они сами научились разрабатывать улучшенные вакцины против заболевания, проводить курсы по лечению ВИЧ-инфицированных там, где это требовалось больше всего. Эти формулировки должны были стопроцентно положительно подействовать на Датское агентство по международному сотрудничеству (Danida) и/или любые европейские исследовательские программы. Так оно и оказалось, и нам выделили необходимые средства.

– Ну конечно, я в курсе истории с МИЦ, – улыбнулся Петер, – ведь живу здесь уже более тридцати лет. Но гамбийский МИЦ получает 10 миллионов фунтов стерлингов в год от английского правительства, так что твое сравнение не вполне уместно. Наш-то проект испытывает постоянный дефицит финансирования.

И он начал рассказывать мне о заявках в различные фонды и их судьбах – это была одна из его любимых тем. Мы вспомнили наших великих соотечественников – Йерне и Панума. Доктор Нильс Кай Йерне работал в Институте сывороток и удостоился Нобелевской премии в 1984 году за теорию о том, каким образом активизируется иммунная система, когда это становится необходимо. Мы обсудили связь Йерна с Институтом сывороток. Я слышал, что он много курил и однажды попросил своего начальника о небольшой прибавке к зарплате, так как у него уходило много денег на сигареты, но тот отказал ему. Ученый рассердился и ушел из учреждения, уехал в США и получил Нобелевскую премию. Не знаю, так ли все было на самом деле, но история показалась нам забавной, и мы долго хохотали. А затем Петер посмеялся надо мной, узнав, что я так мало знаю о знаменитом докторе Петере Пануме. Он сказал, что я должен восполнить этот пробел, если собираюсь стать профессором вирусологии. Как и Петер Панум, Петер Обю в течение многих лет изучал корь, эти тезки являются выдающимися первооткрывателями в области исследования этого заболевания. Причем, возможно, мой друг даже в большей степени заслуживает этого звания.