Аркадий Абрикосов - Из жизни патологоанатома

Некоторые прямолинейные люди спрашивают, что называется, в лоб: «А сами вы хотите, чтобы ваше тело вскрывали?» Я отвечаю, что решение по этому вопросу придется принимать кому-то другому, но лично я ничего против не имею. А почему я должен иметь что-то против уважительного исследования собственного тела, выполненного моим коллегой-патологоанатомом? Между прочим, врачи редко пытаются забирать тела своих родственников без вскрытия. Врачам хочется полной ясности. Им хочется точно знать причину смерти и быть уверенными в том, что они сделали все правильно (врач может сам не лечить родственника, но курировать этот процесс он будет в любом случае). А еще врачи понимают, что каждое вскрытие – это вклад в копилку научных исследований, пусть и маленький, но все же вклад. Можно сказать и иначе. Вскрытие – это наиболее эффективный способ контроля качества лечебно-диагностической работы.

В завершение этой довольно сумбурной главы (простите, я не Тургенев и не Достоевский) хочу осветить один важный нюанс, касающийся запрета на вскрытие собственного тела, который содержится в завещании некоторых людей. Такой запрет или отказ, это уж кто в какой форме его выразит, может быть принят во внимание, а может и нет. В этом вопросе все зависит не от воли умершего, а от обстоятельств его смерти. Если человек, запретивший вскрывать свое тело, умрет от инфекционной болезни, его тело будет вскрыто, невзирая на запрет. И в прочих случаях, когда вскрытие обязательно, оно тоже будет произведено. Так что не стоит сильно уповать на запреты-отказы в завещаниях и требовать на этом основании невозможного от врачей.

Моя работа или, если хотите, моя специальность, послужила причиной ссоры с моим лучшим другом, с которым мы познакомились в день сдачи первого вступительного экзамена в нашу альма-матер (помню, что это была химия).

Мой первый, главный и самый строгий редактор, прочитав черновой вариант моей рукописи, сказала, что причиной ссоры послужила не работа, а моя принципиальность и беспринципность моего друга. И настояла на том, чтобы я внес ее замечание в «протокол» – в свои записки.

Итак, о дружбе. Мы оба поступили и оказались в одной группе. Подружились почти сразу, уж очень много было у нас общего, начиная с музыкальных вкусов и заканчивая тем, что оба болели за «Спартак». Кстати, в последнее время я как-то от футбола отошел, азарт пропал, наверное, это возрастное. Виталий (буду называть его так, хотя на самом деле его зовут иначе) чуть ли не с детского сада мечтал быть хирургом и никем больше. Другие профессии его не привлекали. После получения диплома мы поступили в разные ординатуры, но связь поддерживали, а после вышло так, что мы оказались в одной больнице. Никто никого сюда за руку не приводил, совершенно случайно так вышло.

Четыре года мы работали в одной больнице и продолжали дружить. Возможно, что дружили бы и по сей день, если бы не произошел один случай.

Наш заведующий был в отпуске, заменявший его врач ушел на собрание заведующих в административный корпус, так что из врачей в нашем отделении был только я. Вдруг в ординаторскую врывается сильно взволнованная женщина и начинает что-то бессвязно кричать. Я не могу понять, что ей надо, она волнуется еще сильнее, дело заканчивается рыданиями и только минут через двадцать, когда она выплакалась и выпила воды, я начал понимать, в чем дело. Ее отца оперировали в нашей больнице по поводу кишечной непроходимости – опухоль закрыла просвет кишки. Операция вроде бы прошла удачно, но на следующий день пациент умер. Дочь хотела забрать тело отца без вскрытия и переживала, что ей могут этого не разрешить. Я объяснил, что разрешить забрать тело без вскрытия может только главный врач. Но к нему прямо сейчас идти не нужно, потому что у него идет совещание, которое закончится через полчаса. Посидите пока на диванчике в коридоре. В коридоре она сидеть не захотела. Все-таки же это морг, неуютно как-то, даже страшно. Я разрешил ей подождать в нашей ординаторской. В моей компании она чувствовала себя увереннее.

Сам собой у нас зашел разговор об операции, которую делали ее отцу. Ну а о чем еще мы могли разговаривать? Не о погоде же. Она рассказала мне про обстоятельства отцовской болезни, про то, какие надежды они связывали с операцией, но вот же – не повезло… Я почувствовал, что у нее есть определенные сомнения по поводу операции. Впрямую она об этом не говорила, но намеками, вскользь выражала недоверие к врачам. Странно как-то получалось – с одной стороны, она сомневается, правильно ли все сделали хирурги (а когда человек умирает на следующий после операции день, такие сомнения правомерны), а с другой – хочет забрать тело без вскрытия. Бывает, правда, когда люди хотят избежать вскрытия по религиозным мотивам, но моя собеседница не производила впечатления набожной. Дело было летом, я видел, что на шее у нее нет крестика, но зато на плече имелась готическая татуировка – что-то такое инфернальное со змеей. Да и одета она была во все такое – очень короткое и сильно обтягивающее.

Я задал прямой вопрос: «а почему вы хотите избежать вскрытия, если сомневаетесь в правильности действий хирургов?» Наоборот, в таких случаях обязательно надо делать вскрытие, чтобы не оставалось никаких вопросов. Очень важно, чтобы вопросов не оставалось. Я знаю случаи, когда люди забирали тело своего умершего родственника без вскрытия, хоронили его, а затем вдруг начинали писать жалобы на врачей, причем такие жалобы, что приходилось эксгумировать тело для исследования. Зачем так все усложнять? Лучше уж выяснить все сразу.

– Хирурги отговорили меня от проведения вскрытия, – ответила моя собеседница. – Они сказали, что там и так все ясно – организм, ослабленный онкологией, не перенес операции. Диагноз сомнений не вызывает, они только позавчера во время операции видели все своими глазами, так зачем же делать вскрытие. Тем более что сейчас в период отпусков в морге мало врачей и нагрузка у них большая.

Какая трогательная забота о коллегах! Это был сарказм, обусловленный вот чем. Дело в том, что согласно общепринятым правилам, нормам медицинской этики, лечащий врач никогда не должен отговаривать родственников умершего пациента от проведения вскрытия. Наоборот, он должен всячески объяснять необходимость и пользу посмертного исследования тела. Если же врач отговаривает от вскрытия, то это очень тревожный сигнал. Это означает, что он хочет что-то скрыть. Почему это он не хочет, чтобы вскрытие состоялось? Явно ему есть, что скрывать! Ну а если уж хирург, пациент которого умер спустя сутки после операции, уговаривает забрать тело без вскрытия, то в этом случае вскрытие нужно провести обязательно.