Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

— Здравствуйте, — сказал я. — Меня зовут Дэвид.

Прошло несколько секунд, прежде чем каждый просто поздоровался. Затем они представились Джоном и Клайвом.

Как только заключенные получают еду, их запирают в камере, поэтому несъеденная пища остается в камере до следующего утра.

Я не знал, сколько времени они уже провели в камере, но понимал, что третий человек в таком крошечном помещении не был желанным гостем. Пытаясь расположиться, я кое-как рассовал свои пакеты под кроватями: там было мало места, потому что уже лежали вещи других заключенных. В одном из моих пакетов лежали две простыни, одеяло и полотенце, и я стал застилать постель, на которой предстояло спать. Простыня едва прикрывала матрас, и я понял, что, как только лягу, она сразу же съедет. Матрас и подушка представляли собой тонкий кусок жесткого пластика. Все спали головой ко входу: у окна было слишком холодно. К тому же телевизор стоял на столе, и смотреть его можно было только в таком положении.

Клайв, заключенный с нижнего яруса кровати, поднялся и освободил мне одну из полок на нашей стороне камеры для туалетных принадлежностей и других вещей. Я достал зубную щетку, пасту, кусок мыла и полотенце. Это был долгий день. Все, чего мне хотелось, — лечь в постель, и я даже не думал о том, переживу ли следующий день. Меня мог убить либо шок, либо другой заключенный. Смерть в тюрьме — нередкое явление.

Тяжелее всего в тюремной жизни было делить ограниченное пространство с незнакомыми людьми. Гораздо позднее я понял, что в правильном окружении компания может облегчить время пребывания за решеткой. Возможно, это даже лучше, чем находиться в одиночной камере более 22 часов в сутки. Однако я не понимал, почему нужно было делить настолько маленькое пространство. Количество заключенных превышало норму, поэтому единственным вариантом было селить по несколько человек в одну камеру. Почти во всех тюрьмах большинство камер рассчитаны на одного заключенного и только некоторые — на двух. Когда тюрьма была переполнена, одноместные камеры превращались в двухместные, а двухместные становились трехместными.

Некоторые заключенные считали, что необходимость делить камеру с другими была дополнительным наказанием. Вероятно, это был способ оптимизировать работу скудного тюремного персонала: практически во всех тюрьмах был недостаток надзирателей. Надзирателям было проще, если в каждой камере содержалось несколько человек, а общее число камер было небольшим. Наконец, тюрьме нужны были одиночные камеры для некоторых заключенных. Осужденные за терроризм, например, могли завербовать других заключенных и поднять бунт, поэтому они содержались в одиночных камерах, чтобы надзиратели могли контролировать их. Поскольку свободного места было мало, нашелся единственный подходящий способ освободить камеры для таких заключенных — селить других по несколько человек.

Закон запрещал заставлять заключенных есть, спать и ходить в туалет в одном и том же месте, но никому не было до этого дела.

Я почистил зубы, помочился и вымыл руки. Мне предстояло найти ответы на многие вопросы, но пока больше всего беспокоили три вещи: как залезть на кровать и слезть с нее, когда гасят единственную лампу дневного света, которая была прямо надо мной, и когда выключают телевизор.

К верхней койке была прикручена металлическая лестница, но ее нижняя ступенька была примерно на уровне моей груди. Чтобы поставить туда ногу, нужно было либо быть акробатом, либо сначала встать на стул. Я лег в постель и хотел скорее заснуть, но свет и телевизор все еще были включены. Выключатель был у двери, и тому, кто хотел выключить свет, пришлось бы подняться с кровати.

Джону было за 30. Это был крепкий мужчина с бритой головой. Клайв, среднего телосложения, с короткими светлыми волосами, был на два-три года старше Джона. Оба лежа смотрели телевизор.

— Когда выключают свет и телевизор? — устало спросил я, натягивая одеяло на голову.

— Последний, кто ложится спать, выключает свет и телик, — ответил Клайв с нижнего яруса. — Не забывай, что выключить свет или телевизор с кровати не получится, поэтому, если ложишься последним, нужно подойти и все выключить.

— А потом вернуться в кровать в темноте, — добавил Клайв.

Джон все еще был приклеен к телевизору, поэтому шанса, что его скоро выключат, не было. Резкий свет лампы дневного света над кроватью бил в глаза, и я не высовывал голову из-под одеяла, надеясь заснуть.

Я оказался в тюрьме категории «А», запертый в камере с незнакомцами. Во время чистки зубов я заметил тревожную кнопку под выключателем, на табличке рядом было написано: «Использование без необходимости влечет незамедлительное наказание».

Кнопка тревоги в камере располагалась очень близко к выключателю, и заключенные часто случайно нажимали на нее, когда хотели включить свет в темноте.

Я подозревал, что сокамерники относятся ко мне с подозрением, ведь они не знали, кто я и почему оказался в тюрьме.

Мне разрешили оставить часы, и я периодически поглядывал на время и на Джона, пытаясь понять, скоро ли он выключит телевизор и свет. В два часа ночи с его кровати послышался громкий храп — он уснул перед телевизором. Я свесился с кровати, чтобы посмотреть на Клайва: тот тоже крепко спал.

Я попытался спуститься по лестнице. Эта задача оказалась сложнее, чем я предполагал. Кровать скрипела, пол был ужасно холодным, и я изо всех сил старался запомнить, как идти обратно в этом крошечном помещении, заставленном вещами. Выключив свет и телевизор, я подошел к кровати, не понимая, как забраться. Это было непросто, но я все же вскарабкался и попытался заснуть.

Даже в такой поздний час из других камер раздавалась музыка, а во дворе выли сторожевые псы. Периодически кто-то стучал по стенам, выкрикивая ругательства. Думаю, в ту ночь я проспал не больше часа. К тому же окна выходили на восток, а поскольку занавесок не было, я проснулся на рассвете из-за яркого солнца.

Будильник зазвенел в 07:15. Он звенел в одно и то же время каждый день. Услышав его, мы были обязаны встать с постели, заправить ее и одеться — в халатах и тапочках выходить за пределы камеры было нельзя. Я вылез из постели и неуклюже спустился. Джон пошел к раковине, Клайв включил телевизор и занял туалет. Он явно не просто мочился или пускал газы — об этом свидетельствовал неприятный запах, напоминавший вскрытие кишки в операционной. Харканье у раковины продолжалось пять минут, пока я заправлял постель. Я удивился, как не упал с такой узкой кровати, хотя, конечно, спал совсем недолго.

Через пять минут Клайв поменялся местами с Джоном, а я, решив, что один спортивный костюм будет служить мне пижамой, переоделся в другой. За сутки без душа я чувствовал себя липким и грязным. В камере душа не было, и я не знал, какие были возможности для мытья, кроме общей раковины. У меня были лишь ботинки, в которых меня привезли, но сокамерники сказали, что они не подходят для тюрьмы. Любой человек в красивой одежде или обуви становился объектом для травли. Мне нужны были кроссовки, но никто не сказал, как их получить.