Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Если меня переводят в другую тюрьму, будет ли она открытого типа? Ричард так не думал, потому что из тюрем категории «А» вроде Белмарша редко переводили в тюрьмы открытого типа. Сначала заключенных направляли в тюрьмы категории «С» (закрытого типа). В это время пользоваться телефоном было нельзя, и я никак не мог предупредить семью о своем переводе. Я не знал, куда направляюсь, но надеялся, что это не очередная камера в Белмарше.

Я сидел в комнате ожидания в Белмарше и ждал, когда меня перевезут в тюрьму Хайпойнт-Саут. Я понятия не имел, где располагалась эта тюрьма, но был уверен, что она лучше Белмарша. Прошедшие 28 дней были худшими в моей жизни.

Комната ожидания была размером пять на пять шагов, вдоль одной из стен стояла скамья. Дверь была заперта, и, как и в других тюремных помещениях, окна были зарешечены. Со мной в комнате находилось еще семь человек. Из их оживленных разговоров я понял, что всех переводят в другие тюрьмы.

Азиат в очках, сидевший рядом, повернулся ко мне, и я поздоровался с ним. Вероятно, ему было уже за 60, и я до сих пор помню его теплую улыбку и чисто выбритое моложавое лицо.

— Я Дэвид, — сказал я. Мне было приятно увидеть доброжелательное лицо.

— Я Самир, — ответил он.

— Тебя переводят в Хайпойнт?

— Да, — ответил он. — Надеюсь, меня скоро выпустят. Ты направляешься туда же?

— Да. Было бы здорово выбраться из этого ада.

— Согласен.

Мы продолжили разговаривать, обмениваясь впечатлениями, но не называли причину, по которой каждый из нас оказался в тюрьме. Его посадили в сентябре 2013 года и, как и меня, множество раз переводили из камеры в камеру в Белмарше. Какое-то время ему пришлось жить с настоящими тюремными авторитетами. Самир тоже был в тюрьме впервые и поклялся, что больше никогда сюда не попадет.

— Ты из Лондона? — спросил он.

— Из Хиллингдона, Западный Лондон.

— Какое совпадение! Я из Саутолла, нужно лишь свернуть с А40.

Его глаза просияли.

Как оказалось, мы жили в 20 минутах езды друг от друга. Он был владельцем бизнеса в Западном Лондоне и, когда спросил меня, где я работал, я сказал ему правду: в больнице Илинг.

— Это наша местная больница, и я видел тебя там. Твое лицо сразу показалось мне знакомым.

Двое заключенных ходили из стороны в сторону, один из них пнул дверь, показывая тем самым, что ему нужно в туалет. Прошло 15 минут, прежде чем надзиратель его выпустил.

— Мне говорили, что большинство камер в Хайпойнте рассчитаны на нескольких человек. Может, попросим, чтобы нас поселили вместе? — спросил он.

— Прекрасная идея! — сказал я, радуясь возможности поселиться с человеком, с которым мы хорошо поладили. — Я не курю.

— Я тоже! — ответил он.

Энтузиазм, связанный с отъездом из Белмарша, утих в автозаке. Чем быстрее ехал автомобиль, тем больше ощущался дискомфорт. Меня укачивало. Сначала я ехал с закрытыми глазами, потом попытался смотреть в окно, чтобы отвлечься. Я думал, что, переезжая из тюрьмы в тюрьму, медленно приближаюсь к освобождению. На этом этапе я уже имел некоторое представление о том, чего следует ожидать.

Я почувствовал облегчение, когда почти через два часа нас выпустили из автозака.

— Пинать дверь запрещено. Тот, кто это сделает, предстанет перед начальством, — сурово сказал надзиратель.

Вместе с десятью другими заключенными нас поместили в комнату ожидания, постепенно атмосфера становилась все более напряженной. Каждые несколько минут один заключенный с силой пинал дверь, чтобы показать, что ему нужно в туалет. Самир, сидевший рядом со мной, покачал головой. Большие знаки «Курение запрещено» на стенах не помешали нескольким заключенным зажечь самокрутки. Никто из входивших надзирателей ничего не сказал о клубах густого дыма.

Я не знал порядка отбора, но прибывших после нас заключенных вызвали первыми. Почти в 17:00 назвали фамилию Самира. Мы договорились, что первый, кого вызовут, попросит поселить нас в одну камеру.

Меня позвали только в 19:00, через пять часов после нашего приезда.

Нас встречал и интервьюировал заключенный Дилип — крупный мужчина в возрасте за 40, с маленькими усиками. Он был обязан встречать каждого нового заключенного и собирать информацию, касающуюся его религии, расы, курения, пищевых предпочтений и особых потребностей. Дилип рассказывал о тюремных процедурах, правилах и способах оставаться на хорошем счету у надзирателей.

— Старайся не привлекать внимания, — посоветовал он. — Ты заметишь, что обстановка тут более расслабленная, чем в Белмарше.

Когда я назвал Дилипу свое имя, он сказал, что заключенный Самир спросил его, можно ли поселить нас в одну камеру. Дилип поинтересовался, не против ли я. Получив мой утвердительный ответ, он обещал сделать все от него зависящее.

После того как все прошли интервью, пятеро из нас положили сумки на большую телегу, которую я помогал толкать, и направились в крыло для новоприбывших с блоками двух видов: базовым и повышенной комфортности. Мне сказали поставить сумки на пол возле зоны рецепции и забрать еду из столовой. Еда к этому времени полностью остыла. Держа в одной руке тарелку, я забросил на плечи два связанных пакета. Дилип помог донести третий пакет и подтвердил, что мы с Самиром будем жить вместе.

Новая камера длиной в пять шагов явно предназначалась для одного заключенного. Из обстановки были двухъярусная кровать, стоявшая по левой стене, туалет и раковина у самой двери, стол и стул у окна на дальней стене и полка над окном. Свободного места почти не было.

В моей новой камере стоял жуткий холод, проникавший через огромные щели в окне. Самир попытался заткнуть их туалетной бумагой. Занавесок не было.

Самир оказался в камере тремя часами ранее и приложил максимум усилий, чтобы прибрать и аккуратно разложить вещи. Он занял нижнюю кровать, надеясь, что я не буду возражать: из-за проблем с коленом ему было тяжело взбираться наверх. Я не возражал. Он предусмотрительно оставил место на полке и в ящике стола для моих вещей.

Несколько связанных между собой простыней, которыми бывшие обитатели прикрыли унитаз и бак над ним, создавали видимость личного пространства, но не помогали уменьшить запах. На улице было очень холодно, и открывать окно не хотелось, но другого способа проветрить камеру не нашлось.

— Ешь, а я разберу твои вещи, если ты не против, — предложил Самир.

Я смог съесть три ложки макарон, остатки выбросил в ведро под раковиной.

— Условия здесь нечеловеческие, Самир, но мы должны оставаться сильными. Не дадим системе сломить нас.

Впервые у меня оказался сокамерник со схожим темпераментом. Нам было о чем поговорить, и я мог предложить ему поддержку. Самир должен был выйти на свободу в марте 2014 года — всего через три с небольшим месяца.