Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

— Я вижу у тебя гребаные часы на руке. Тебе разве не сказали, что их нельзя надевать на свидания?

— Нет, я не знал, иначе оставил бы их в камере, — сказал я надзирателю.

— Сними их. Мы присмотрим за ними, но на будущее знай, что они запрещены на свиданиях.

Я прошел через рамку металлодетектора, который запищал, среагировав на металлическую пряжку ремня. Мне приходилось носить его на выданных спортивных штанах. Они были на два размера больше и без ремня на мне не держались. Честно говоря, я чувствовал себя идиотом, когда носил ремень поверх спортивных штанов, но в тюрьме нужно было приспосабливаться ко всему. Теперь мне выдали ярко-желтый жилет, я должен был надеть его поверх куртки от спортивного костюма — так надзиратели сразу отличали заключенных от посетителей.

Зал свиданий был чуть больше баскетбольного корта. Войдя в дверь, справа от себя я увидел возвышение, на котором сидели надзиратели. У них был список фамилий и схема, согласно которой мы должны были занять свои места. В помещении справа налево тянулись ряды пронумерованных столов, расстояние между которыми составляло около двух шагов. У каждого прямоугольного стола стояло четыре стула, и заключенный должен был сесть на отличавшийся по цвету от остальных. Заключенный сидел лицом к надзирателям, следившим за порядком в зале.

На стенах висели большие плакаты с правилами поведения в зале свиданий: посетители должны были носить скромную одежду, и единственными разрешенными прикосновениями были объятия при встрече и на прощание.

Интимные контакты между заключенными и посетителями были строго запрещены.

На протяжении всего свидания заключенные должны были оставаться на месте, и если кому-то нужно было выйти в туалет, его тщательно обыскивали по возвращении. В кафетерий, расположенный слева, по той же стороне, где сидели надзиратели, разрешалось ходить только посетителям. Тюремный персонал патрулировал весь этаж, и камеры видеонаблюдения работали повсюду. Если кого-то из заключенных ловили за нарушением правил, он лишался права на свидания или наказывался еще жестче. Если кто-то из посетителей принес наркотики и был пойман надзирателями, его арестовывали и сажали в тюрьму, если суд выносил обвинительный приговор.

Кэтрин приехала с Джеймсом и нашей дочерью Софи. Джеймс специально приехал из Манчестера два дня назад. Они сказали, что я заметно похудел.

У меня был только старый одноразовый бритвенный станок, а нормального зеркала не было вовсе, поэтому чисто побрить лицо не удавалось.

Впервые после того, как две недели назад меня бесцеремонно вывели из зала суда Олд-Бейли, я увидел свою семью. Мы говорили по телефону и писали друг другу письма, но лицом к лицу встретились впервые. Мы обнялись, заплакали и несколько минут просто молчали.

— Как ты? — Кэтрин была первой, кто нашел в себе силы заговорить, но даже эти слова она произнесла в перерывах между всхлипываниями.

Наконец придя в себя, мы стали обсуждать события, произошедшие после моего заключения. Кэтрин, Джеймс, Софи, Дэнис (мой брат) и Том (брат жены) ходили на встречу с юристами на следующий день после того, как меня посадили в тюрьму. Они обсудили расследование, обвинение и приговор. Им сказали, что обжаловать приговор не получится, и мне нужно настроиться на отбывание наказания. Однако они были уверены, что я проведу за решеткой только половину срока, к которому был приговорен, потому что «администрации тюрьмы не хочется нести ответственность за человека с таким статусом». Они также сказали, что через две-три недели моего заточения меня переведут в тюрьму открытого типа, где я буду находиться до конца срока.

Близкие были в ужасе от описанных мной условий содержания заключенных в тюрьме, но понимали, что ничего изменить невозможно.

Я спросил каждого из близких о здоровье и работе. Джеймс окончил работу над магистерской диссертацией по исследованиям в сфере медицины и защитил ее с отличием. Теперь он усердно готовился к выпускным медицинским экзаменам. Его, как и всех остальных, сильно травмировали мои мучения, которые я испытывал на протяжении последних трех с половиной лет, судебный процесс и приговор. Мои близкие плохо ели и спали, переживая о том, что меня содержат в плохих условиях.

У нас были финансовые трудности. Я уже несколько месяцев не работал, и ипотеку приходилось выплачивать из сбережений. Кроме того, возникли проблемы с моей пенсией — Кэтрин обсудила их с финансовым директором больницы Илинг и моим финансовым консультантом. Работая в частной больнице, я хорошо зарабатывал, но меня резко лишили зарплаты.

Как поживал сын Дэниел? Как шли дела у старшей дочери Эми? Я задавал множество вопросов, но не мог по-настоящему вникнуть в ответы на них. Мы выпили кофе, и впервые с момента попадания в тюрьму я насладился диетической колой. Час и 45 минут, проведенные вместе, пролетели незаметно, и пришло время расставания.

Из двух часов, отведенных на свидание, какое-то время уходило на досмотр.

Свет несколько раз то включали, то выключали, и вскоре объявили, что время вышло, и всем посетителям необходимо организованно пройти на выход. Сначала никто не отреагировал, поэтому повторно эти слова прозвучали уже более суровым тоном. Мы снова обнялись, и наше расставание, как и встреча, было очень эмоциональным.

Я надел очки и наблюдал, как Кэтрин, Джеймс и Софи пошли к выходу и в последний раз помахали мне. Пока оставшиеся посетители выходили из зала, я сел и смотрел на пол — такова была инструкция. Надзиратель велел собрать весь мусор со столов и на выходе выбросить его в ведро.

В тот вечер я почти ничего не ел и рано лег спать. Своим сокамерникам сказал, что свидание прошло хорошо.

Пришли детективы, чтобы взять отпечатки пальцев и образцы ДНК, сказав, что это обязательно для всех заключенных.

— Эти образцы будут храниться в нашей базе данных, — агрессивно сказал детектив. — Если в будущем вы снова совершите преступление, мы идентифицируем вас по этим образцам. Если стащите шоколадный батончик и оставите отпечатки пальцев на месте преступления, мы снимем их и найдем вас.

— Могу вас заверить, что я не преступник и никогда не совершал преступлений, — сказал я, прекрасно зная, что наши представления о том, кто такой преступник, не совпадали.

Если я не преступник, то почему сижу в тюрьме?

Позвонить из тюрьмы было проблематично: можно было простоять в очереди к телефонам 40 минут и услышать, что пора расходиться по камерам, потому что время досуга истекло. Бывало, я успевал продвинуться к самому началу очереди, но в этот момент объявляли, что пора забирать еду. Часто заключенные, стоявшие в очереди, прибегали к хитростям — например, попросить позади стоящего посторожить его место, пока он сходит в туалет. Нередко в это время делалось что-то другое (перекур, например), но надзиратели пресекали эту практику.