Дэвид Селлу - Спасал ли он жизни? Откровенная история хирурга, карьеру которого перечеркнул один несправедливый приговор

Меня удивила его откровенность.

— Из каких стран? — спросил я.

— В основном из Западной Африки: Нигерии и Ганы. Когда меня поймали в последний раз, я летел из Ганы. Быть порядочным слишком дорого, но моя девушка родила ребенка несколько недель назад. Не думаю, что вернусь в этот бизнес, когда освобожусь.

К моему удивлению, он не спросил, за что сижу я.

Никого из нас не позвали на занятия или работу. Остаток дня мы с Ричардом болтали, в то время как Натан в основном молчал. Ричард давал мне множество советов на тему тюремной жизни, и это было очень полезно.

— Ты заметил, что вода в душе прохладная? Есть один секрет: не поднимать рычаг смесителя до самого верха, только до середины. Я заметил, что из смесителя сначала поступает горячая вода, а потом уже холодная. Если не поднимать рычаг на максимум, в кран поступает больше горячей воды, чем холодной, — сказал он и продемонстрировал на примере своего большого пальца, как нужно делать.

Я понял, что Ричард станет полезным источником информации по многим вопросам и подскажет, как можно перевестись в тюрьму открытого типа. Надзиратели, с которыми удалось поговорить, ничем не помогли. Ричард сказал, что меня, вероятнее всего, сначала переведут в тюрьму категории «С» и только потом — в тюрьму открытого типа. Как позднее оказалось, он был прав.

После подробных расспросов Ричарда я сказал ему, что я врач.

— Я так и подумал, за версту вас чую, — сказал он уверенно.

— Как ты это понял?

— Ты выглядишь и говоришь, как врач. У тебя акцент образованного человека. Ты моешь руки после того, как посрешь. Что-то пишешь каждый день, и у тебя кошмарный почерк.

— Спасибо большое, но почерк у меня не такой уж плохой.

— Советую не распространяться о том, что ты врач. Если другие узнают, они заклюют тебя так, что не спрячешься. Они думают, что каждый врач окончил Медицинскую школу Гарольда Шипмана [18]. Профессиональные убийцы, понимаешь?

Мне определенно не следовало распространяться в тюрьме о своем медицинском прошлом.

Я не сказал Ричарду, почему нахожусь в тюрьме. Он предполагал, что я вымогал деньги у пациентов. Отбывая предыдущий срок, он встретил больничного врача, который требовал огромные суммы за услуги, которые оказывал и не оказывал. Когда администрация узнала, чем он занимается, на него заявили в полицию. Ричард предполагал, что мошенничество было распространенной практикой среди врачей. Я был благодарен ему за совет.

Даты свиданий были самыми важными в моем пустом календаре, особенно в ранние дни заточения. Ничего я не ждал так сильно, как встречи с женой, детьми и иногда друзьями. Информации об организации свидания не хватало, детали пришлось узнавать из разговоров с заключенными и некоторыми надзирателями.

С начала пребывания в тюрьме мой статус в системе СЗП был начальным. К моменту подачи мной заявления с просьбой разрешить свидания он уже был стандартным. Мне одобрили три свидания в месяц. Если бы удалось продвинуться до повышенного статуса, их стало бы четыре. Ко мне могли приходить юристы. Посетителей, о которых не предупреждена охрана, не пропускали, поэтому я должен был заранее решить, кто ко мне приедет. Для этого было три причины. Во-первых, потенциальные посетители сначала проходили проверку, чтобы предотвратить попадание в тюрьму запрещенных веществ и предметов, в особенности наркотиков и оружия. Любого посетителя, пытавшегося пронести в тюрьму наркотики, привлекали к уголовной ответственности. Во-вторых, было необходимо помешать преступникам оказаться лицом к лицу с их жертвой. Я слышал рассказ о человеке, который пришел в тюрьму, чтобы отомстить заключенному, отбывавшему срок за то, что тот пырнул его ножом во время ссоры около года назад. В-третьих, из соображений безопасности посещать заключенного могли только те, кого он хотел видеть. Очевидно, таким образом руководство тюрьмы пыталось избежать нападений из мести, но некоторые заключенные пользовались этим, чтобы поддерживать связь с любовницами. Один раз я видел, как к заключенному пришла женщина с четырьмя детьми, а через две недели — уже другая, с тремя детьми, которые тоже называли его папой.

За одно посещение к заключенному могли прийти максимум трое взрослых и трое детей младше 18 лет. Для моей семьи, состоявшей из жены и четырех взрослых детей, это было проблемой. Если добавить к ним моего брата, братьев моей жены и их семьи, это означало, что навещать меня они могли лишь по очереди.

Каждый раз, когда ко мне кто-то собирался приехать, нужно было оформлять разрешение на свидание, сообщив для этого полное имя, дату рождения, адрес, контактный телефон и отношение ко мне каждого потенциального посетителя. Посетитель должен был предоставить два документа для подтверждения личности: с фотографией (паспорт или водительские права) и счет за коммунальные услуги (или выписку с банковского счета, если посетитель приехал из-за границы). Всех посетителей досматривали. Их обнюхивали собаки-ищейки. Все личные вещи, включая сумки, кошельки и часы нужно было убирать в шкафчики. Посетителям позволялось пронести маленькую сумму денег в прозрачном пакете, чтобы купить чай, кофе и закуски в тюремном кафетерии.

Строгого дресс-кода для посетителей не было, запрещена лишь слишком откровенная одежда.

Я слышал о заключенных, которые тратили большую часть времени, отведенного на свидание, на прикосновения к интимным частям тела под короткими юбками, и их не смущали пристальные взгляды надзирателей.

Через две недели после прибытия в Белмарш мое имя появилось на доске. На следующий день дверь камеры распахнулась, и надзиратель прокричал: «Селлу, на свидание!»

Все заключенные должны были ходить на свидания в стандартной одежде, выданной им в тюрьме. В Белмарше это был бордовый спортивный костюм и пара кроссовок. Семье не разрешалось прислать мне кроссовки, поэтому я получил старую пару с прохудившейся подошвой. (Денег, которые разрешалось тратить, на новые кроссовки не хватало.) В последний раз мы виделись с близкими, когда меня уводили из зала суда в деловом костюме. Здесь, в тюрьме, я был одним из многих непримечательных заключенных. Мне ничего не разрешили взять в зал свиданий, даже листок бумаги и ручку, благодаря которым я мог бы делать записи во время посещения.

Офицер указал на пункт досмотра, где меня тщательно обыскали, а после направили в зал ожидания, где находились десять заключенных, эмоционально обсуждавших состояние тюрем, условия содержания и отношение надзирателей. Примерно через 40 минут дверь открылась, и офицер выкрикнул мою фамилию. Я прошел через множество дверей (толщина некоторых достигала десяти сантиметров), прежде чем оказался в последней зоне ожидания. Прошло еще полчаса, пока дверь открылась и нас стали звать по одному.